Чайна Мьевилль - Неприкаянные письма

В то утро я пробудилась, чувствуя в себе грусть и пустоту: ощущение, будто сделала что-то непоправимое. Его письмо предлагало то, чего, как мне думалось, я хотела: шанс расстаться друзьями.

Только уже с час, как перевалило за полдень. Я понятия не имела, сколько было времени, когда он заходил со своим посланием. Пил ли он все еще свой кофе или уже курил свои сигареты? Или уже махнул на меня рукой?

На мне был обычный наряд для похода в прачечную в выходной: потертые обрезные шорты, рекламная футболка и шлепанцы. Подумала было зайти в дом переодеться, по крайней мере, глазки подвести. Только ну как эта пятиминутная задержка приведет к тому, что я упущу его? Какая разница, как я выгляжу, даже если как раз такой и останусь в его памяти? В конце концов, совращать его я не собиралась – как раз наоборот.

Решив, что скорость имеет значение, я как была поспешила к машине, швырнула мешок с грязным бельем в багажник и направилась к кафе.

День был воскресный, народу набралось полно. Я узнала пару машин своих знакомых прежде, чем увидела его: раздавив сигарету каблуком, он приветствовал меня застенчивой, кривоватой улыбкой.

– Письмо мое ты получила. Что в планах? – спросил он, открывая дверь со стороны пассажира.

Я понеслась с парковки, едва он уселся, и думала при этом, что будет просто знаком Судьбы, если бы кто-то из друзей Маршалла (а может, и из бывших его подружек) видел, как я взялась подвезти какого-то странного парня, музыканта, которого и знать-то не должна. План мой был прост: выбраться из города.

– Ты что-то про достопримечательности упомянул. Мы, я думала, в горы двинем. Там национальный парк, есть маленькие премилые городишки, немецкая пекарня, отличные шашлычные… Просто мне надо домой заехать сначала, обувь сменить.

– Предстоит много пешкодрала?

– Вполне возможно. – Сама-то я больше всего хотела макияж навести.

Эти самые премилые городишки и нацпарк привлекали толпы посетителей, особенно по выходным, но толпы очень отличались от людей, знакомых нам с Маршаллом. В последний раз я бывала в этих местах со своими родителями, когда они приехали навестить меня, студентку-первокурсницу колледжа.

Поездка там же с ним вызывала странное ощущение: она понуждала воспринимать себя по-иному, словно я какую-то роль играла. Я играла роль и, как актер, который не в силах с нею справиться, то и дело задавалась вопросом: «А что мною движет-то?»

Почему я согласилась встретиться с ним? Зачем мы здесь? Раньше, ночью, это походило на совместный сон. При дневном же свете – часть толпы, перемещающейся по причудливой площади городка, поход в гончарную мастерскую или обследование потайных уголков темного помещения, напичканного разным старьем, оптимистически представляемого как «Коллекционные изделия и антиквариат», – наше нахождение вместе было полным заблуждением. Я пробовала придумать какое-нибудь объяснение: на тот случай, если спросят. Он мог бы быть моим кузеном из другого штата… только это не для Маршалла, кому известны имена и возраст всех моих кузенов… Самым надежным было бы связать это с работой. Положим, моя начальница попросила развлечь явившегося к ней визитера… Не очень-то правдоподобно, но, как было известно Маршаллу, однажды она попросила меня сопроводить ее мать на прием к врачу.

Скоро я относилась к нему так, будто в тот день мы впервые увиделись. Я «вела разговор», расспрашивая его об оркестре, об их программе гастролей, и он угодливо отвечал, сыпал шутками. Он попытался взять меня за руку – и я вздрогнула.

Мы поздно и обильно пообедали в каком-то демонстративно немецком ресторане, поговорили о еде, о своих любимых кушаньях, о том, что фактически никто из нас не умел готовить. Тогда заговорили о фильмах, которые посмотрели.

Обратно в город, когда солнце садилось позади нас, ехали молча, обессилев от натуги испробовать всевозможные темы для разговора. Пока мы ехали по практически пустому объездному шоссе к городу, я заметила, что на этой западной его окраине появилось кое-что новое. Наряду со зданиями, городским жильем и все еще строящимся торговым центром поднялась совсем новенькая гостиница, взиравшая окрест со своего гнездовья на самой вершине холма. В последних лучах солнца ее многочисленные окна сверкали, как ограненные драгоценные камни.

– Поверни здесь, – вдруг сказал он, и я повернула. Съехала с шоссе на пустую подъездную дорогу, которая петля за петлею вверх привела нас на парковку перед той самой гостиницей. Хотя здание и казалось на вид законченным и даже рекламный щит стоял, я усомнилась, что гостиница уже открыта, поскольку на всем обширном бетонном парковочном пространстве стояло всего четыре машины, а людей не было видно вовсе. Я остановила машину и вопросительно глянула на него:

– Почему сюда?

– С верхнего этажа мы сможем взглянуть вниз и увидеть, как целый мир расстилается перед нами.

Дошло не сразу. Я вскинула голову и глянула вверх:

– Думаешь, там ресторан есть?

– Давай проведем эту ночь вместе.

У меня сердце ёкнуло.

– Ты же в Хьюстон едешь.

– Оркестр едет. Мне не обязательно. Могу на автобус сесть завтра… если только ты не захочешь, чтоб я остался. Можем еще одну ночь побыть вместе, а можем – навсегда. Что скажешь?

Маршаллу три года понадобилось, чтобы решить, что он хочет жениться на мне, а этот малый, который всего три дня назад меня в глаза не видел, говорил про «навсегда».

Я ничего не сказала. Сняла ногу с педали тормоза и развернула машину на обратную дорогу к шоссе.

Он глубоко вздохнул.

– Я всерьез хочу прожить свою жизнь с тобой. Но если это слишком… знаю, у тебя есть жених, ты его любишь, и он любит тебя. Наверное, жизнь с ним будет для тебя лучше той, какую смог бы дать тебе я… он…

– Не смей говорить о нем, – рыкнула я, чувствуя, как полыхнуло лицо.

– Извини. Я не хотел… Конечно. С ним это никак не связано.

– То-то же.

– Просто я собирался сказать… если на все время я тебе не нужен, то буду счастлив стать твоим странствующим незнакомцем, видеть тебя хоть проездом. Если тебе будет одиноко…

– Не будет. А когда я выйду замуж, так будет еще и непотребно.

– Окей.

Мы еще какое-то время ехали, храня молчание, пока он не сказал:

– Мы можем быть друзьями? – Хотелось сказать «да», и хотелось, чтоб это было правдой, только в голове не укладывалось, как такое возможно. – Если я вернусь…

– Тогда мне пришлось бы придумать что-нибудь про то, как мы познакомились. Врать пришлось бы… У меня это плохо получается.

– Предоставь это мне. Я мастер на всякие истории. Истории и песни, – бодро заметил он. – Знаешь, а хорошо, что мы не остались в той гостинице. Вид у нее был какой-то голодный. Мне так и казалось: стоит нам в нее зайти, мы уже, может, больше из нее и не выйдем.