ФАНТАСТИКА И ФЭНТЕЗИ ПОЛЬСКИХ АВТОРОВ

Я быстренько сбежала к той речке, обмыть водой лицо, платье отряхнуть, волос немного водой смочить, чтобы не так торчали. Ну а когда уже с собой управилась, набрала водички в какой-то черепок, это на тот случай, если бы раненому пришлось подать, и вернулась к телеге. Оттащила все оставшиеся доски – и что же я вижу: лежит под ними какой-то молодой, наверняка благородный, уж больно нежным выглядел он на рабочего человека, весь в пыли, с раной на лбу. Мужик совсем даже не могучий, а рядом арфа с несколькими порванными струнами, так я сразу догадалась, что это наверняка бард. Так я немножко той воды, что в черепке была, ему на лицо вылила. Очнулся он и начал меня расспрашивать, кто это тут. Сначала я удивилась немного, ведь рядом же стояла, а потом меня в голову стукнуло, что бедняжка наверняка слепой. Так что все мои старания, чтобы его не перепугать, понапрасну пошли. Я положила ему холодный компресс на лоб и говорю, что зовут меня Лягушкой, сама же спрашиваю, а что с ним случилось. А он отвечает мне, что на их караван напала банда диких троллей. Тут я чуточку удивилась, ведь тролли обязаны жить в горах, как рассказывали проезжие. Подумала я, что у бедняги какие-то видения после удара по голове, опять же: на солнце лежал неизвестно сколько времени. Тогда я сделала ему еще один холодный компресс и решила возле этой разваленной телеги переночевать, ведь одного такого его не оставишь, а тащить недавно раненого с собой – тоже нехорошо. Собрала я доски в кучу, из узелка огниво вытащила и устроила костер. Одну, самую крупную поломанную доску я себе оставила, на тот случай, если бы под мостом и вправду какое чудище жило, чтобы было его чем по башке засветить. Из разбитых сундуков выкопала я какие-то пелерины, потрепанные немного, зато высококачественные, из каких-то заграничных материалов. Одной такой пелеринкой барда прикрыла, который тут же и заснул, а второй – себя. И подумала, что такая вот пелерина – это хорошая идея, можно ведь закутаться в нее и людей не пугать, так что я решила забрать ее себе. А тем, кому она раньше принадлежала, в ней уже не нуждаются.

Темнота наступила так быстро, словно пряталась за близкими деревьями. Так я сажусь себе у костра и беру покрепче тот дрын в руки. Пускай кто-то попробует меня слопать, увидит тогда. Сидела я так, сидела и, похоже, прикорнула, потому что разбудил меня голос того барда. Похоже, меня он звал: "Лягушечка, Лягуша?" Хорошо еще, что разбудил меня, а то кто его знает, не проснулась бы я по причине такой дремы в пузе монстра какого. Ну так я спрашиваю его, чего нужно, а он мне на это отвечает: "Ты откуда здесь взялась, Лягуша?" Оно мне как-то странно сделалось, никто меня до того Лягушей не называл. Только показался он мне человеком симпатичным, а я же девушка честная, так что и рассказываю, как оно все было, и что ищу я свое предназначение. Раз уж он меня расспрашивает, так и я его тоже, явно ведь пришел он уже в себя, и кажется мне, что беседа ему не повредит – что он сам тут делает, и кто он такой. Он же на это улыбается и дальше расспрашивает:

- А тебе не приходило в голову, Лягуша, что одной путешествовать опасно?

Пожала я плечами. Разве знаю я, какова она, моя судьбина? Если чего должно случиться, так пускай и случается. Хотя, естественно, хотелось бы, чтобы ничего со мной не сталось. И когда я уже закончила ему все это пояснять, так снова спрашиваю, кто он сам такой. Ответил он, что зовут его Густавом, и что он бард бродячий. А еще обещал, что сложит обо мне песню. Ну вот, что это ему в голову такое пришло, песни складывать о такой, как я. Тогда я заставила его идти спать, похоже, в себя он еще не совсем пришел. Наверное, он послушал, поскольку ни о чему уже не расспрашивал, а через пару мгновений и я заснула. Хорошо еще, что под мостом никаких чудовищ не было, а то, что ни говори, устроили бы мы для них пирушку.

Что-то все это хождение как-то странно на меня повлияло, потому что снова я спала как-то долго. Когда открыла глаза, солнышко выползло над горизонтом. Костер наш совсем догорел, а бард на ощупь проверял, в каком состоянии его лютня.

- Добрый день, Лягуша, - сказал он, как только я подняла голову. Тут я кумекать начала, откуда, лихо подери, узнал он, что я встала, но тут вспомнила, как проезжие рассказывали, что те, кто не видят, превосходно слышат, и рассказывали еще про одного такого мужичка, так он, хотя и слепой, птичку из лука мог подстрелить. Правда, у барда лука не было, только лютня, и не так уж она и повреждена была. Он чего-то там бренчал на ней, может даже и песенку какую, я ведь в музыке совсем не разбираюсь, и моя сестра, маркизова жена, говорит, что мне ба-а-альшой зверь на ухо наступил, так я даже и не знаю, когда бы это он такое сделать мог, поскольку сама я ничего такого припомнить не могу, и никакое ухо у меня на наступленное не похоже, опять же, мама обязательно бы о чем-то таком мне сказала.

К счастью одно из тех деревьев, что неподалеку росли, было яблонькой, и яблоки, конечно, не совсем дозрели, но в качестве завтрака для голодных были в самый раз. Ну а потом говорю я барду, что пошли, мол, дальше, а ежели по пути деревушка какая случится, так там ему его раны толком перевяжут. Идти он мог, и даже не шатался, но всю дорогу он чего-то там напевал, а я же в таких вещах совершенно ни бум-бум, так и говорю, чтобы он не мучился и горло себе не драл, так как я все равно из всего этого ничего не дотумкаю. А он на это рассмеялся, и отвечает, что тем более петь будет. И перестал только тогда, когда я сообщила ему, что вижу какую-то деревушку при дороге. Закуталась я в пелерину поплотнее, чтобы людей не пугать, ну и пошли мы меж хат. Начала я разглядываться, где тут кто есть, чтобы бардом занялся. А тут раз: вместо населения местного вижу пару бандитов, что наверняка бедняков гнобят, а со скуки и к нам привязаться пожелали. Один хотел было барду приложить хорошенько, но дружки его удержали, говоря, чтобы музыканта не бил, иначе тот тогда не сможет им петь. Ну а мне говорят: а ну, красавица, покажи нам личико". Много их там было, так что численный перевес за ними оставался, на что я даже не стала отнекиваться, мол, не надо бы, а только сняла пелерину. Все эти путешествия и ночлеги лишь бы где, красоты, сами понимаете, мне не прибавили, да и перед тем красавицей я не была. Бандиты только завопили: "Колдунья, колдунья!" и смылись Даже всю свою награбленную добычу забрать позабыли. Бард расспрашивать стал, чего тут, мол, случилось, так я ему объяснять стала. Как только объяснила отовсюду люди вылезли, что в той деревушке жили, стал благодарить нас и упрашивать, чтобы я у них в деревне поселилась, потому что волшебница она всегда поможет и счастье принесет. Начала я им объяснять, что мне надо предназначение свое разыскивать, а тут бард неожиданно так вопрос задает: