ФАНТАСТИКА И ФЭНТЕЗИ ПОЛЬСКИХ АВТОРОВ

Движение! Слева! Якуб бросился на землю, разыскивая стволом цель. Краем глаза он зарегистрировал, что Лукаш делает то же самое.

- Не стрелять! – заорали они одновременно.

Из моря развалин перед ними появился силуэт.

- Эй, вы! Не стреляйте.

Михал?

Поднялись оба, одновременно опустили оружие. Михал приблизился к ним с неуверенной усмешкой.

- Куба...я...

- Заткнись. Я уже все знаю. Что ты тут делаешь?

- Я... – Михал покраснел до самой макушки. – Я чувствовал, что обязан идти помочь Каське. Куба, мы не...

- Знаю. Ничего не говори. Лукаш, приведи ее.

Блондин потупился.

- Только, Куба...

- Чего... – он был настолько измучен и зол, и, одновременно, вопреки всему, чертовски, абсолютно счастлив. Шум озера, который долгое время заполнял его голову, затих.

- Ты же не дашь ей сразу оружия, правда?

Он рассмеялся во все горло, за ним Михал, к ним присоединился Лукаш. Они хохотали, стоя среди развалин, а близкий пруд чмокал сонными волнами о берег.

Роберт М. Вегнер – дебютировал в 2002 году в 19-м номере "Science Fiction" рассказом "Последний полет Ночного Ковбоя". Затем были другие рассказы в том же журнале.

Живет он и работает в Силезии, куда, как сам говорит, переехал за госпожой своей жизни, которая тоже прибыла туда из других краев – "И вот так мы и встретились где-то на средине пути".

Рассказ взят из сборника "Молодые волки польской фантастики".

РОБЕРТ ШМИДТ

ОГНИ В РУИНАХ

Этого момента я никогда не забуду. Я как раз откладывал книжку и тянулся к выключателю, чтобы погасить свет, когда зазвонил телефон. Краем глаза я глянул на стоящие рядом с кроватью часы: половина вто­рого ночи – поздновато для обычного разговора. Я поднял трубку, испытывая нарастающее напряжение, обычно сопровождающее меня в подобные моменты. Не успел я хоть что-то сказал, как в трубке раздался не­известный мне мужской голос, говорящий в нос:

- Это доктор Пивовский? – прозвучал краткий вопрос, но даже эти несколько звуков позволили мне почувствовать в тоне абонента серьезную обеспокоенность.

- Да, это я. Чем могу помочь? – спросил я как можно более вежливо, чувствуя, что это не обычный зво­нок о медицинской помощи. Этот номер я своим пациентам не сообщал. Обычно они звонили на сотовый, в такое время попадая на автоответчик с функциями секретаря.

- Говорит подпоручик Адам Ястжембский из штаба Нижнесилезского округа, код Альфа-Альфа, - услышал я в ответ. – Вы получили мобилизационное предписание, и вам необходимо немедленно прибыть в часть.

- Но я… - Честно говоря, он застал меня врасплох, и я даже не знал толком, что необходимо сказать. – Но как?

- Через несколько минут к вашему дому подъедет автомобиль без знаков различия. Возьмите с собой мобилизационный набор и ждите его у ворот.

- Есть, - пробормотал я в трубку, только никто уже этого не услышал. Мой собеседник отключился в момент произнесения последнего слова. Скорее всего, ему предстояло сделать еще кучу подобных звонков.

Я поднялся с кровати и провел рукой по лицу. Колючая однодневная щетина проблемой не была. В случае мобилизации на такую мелочь никто и внимания не обратит. Я натянул вытертые джинсы и взял из шкафа свежую рубашку. Потом, немножко подумав, я решил надеть удобные, разношенные высокие сапоги. Затем я вытащил лежащий в самой глубине шкафа рюкзак. Каждый из нас, покидая службу в специальных час­тях, получил точно такой же с одинаковым набором инструментов, лекарств и знаков отличия, необходимых в случае неожиданной мобилизации. Вообще-то я надеялся, что мне никогда не придется вынимать его, но, как получилось – ошибался. Я глянул на часы, с момента звонка прошло уже три минуты. У меня не было много времени на размышления. Я накинул куртку, приглаживая волосы, в последний раз поглядел на себя в зеркале и вышел в коридор, тихонько захлопывая за собой дверь.

Жил я на третьем этаже старого, оставшегося еще от немцев дома, которых полно в центре Вроцлава. Скрипящие ступеньки, еще помнящие времена позднего Бисмарка, вели меня на встречу с судьбой. Я инстинк­тивно пересчитал их, как будто желая запомнить их количество. Четыре пролета по девять ступенек и еще пять дополнительных при выходе из подъезда. Я открыл массивную дверь и осторожно прикрыл ее за собой, помня, как сильно может она удариться в коробку. На улице царила абсолютная тишина. В такое время город спал; нигде в окнах не было видно света. Я перешел на тротуар, обходя небольшой садик перед домом – чудо, крайне редко встречающееся теперь в наших городах, но насколько же скрашивающее урбанистическую пустыню.

Обещанного транспорта еще не было. Я остановился, прислушиваясь к звукам, доходящим с главной улицы, проходящей за школой, в которой я когда-то учился. Тишина способствовала размышлениям. До сих пор я не старался делать какие-либо домыслы относительно причин ночной тревоги. Просматривая вечерние новости, я как-то не заметил, чтобы в Европе или в мире произошло нечто ужасное. Но я каким-то образом по­нимал, что эта мобилизация – не простые учения, на которые время от времени меня вытаскивали, не позволяя сгнить в условиях гражданки. Никогда еще мне не приказывали брать на маневры мобилизационный набор. Эта мелкая, как не посмотри, подробность говорила о том, что произошло нечто серьезное. Хотя я усиленно ко­пался в памяти, но не обнаружил ничего такого, что могло бы стать причиной вызова. После этого я решил не интерпретировать фактов слишком поспешно. Через пару десятков минут, как только я попаду в часть и попаду на совещание, то узнаю ответы на все вопросы. Вот только уверенность в этом не была настолько сильной, чтобы заглушить беспокойство, уже проклюнувшееся где-то на самом дне сознания. Беспокойство о том, что эта тревога уже последняя…

Вдали раздался протяжный скрежет колес ночного трамвая, тормозящего возле остановки у Пястовской Пивоварни. Знакомые звуки на какое-то время вырвали меня из задумчивости. И в самый подходящий момент. Через пару секунд из-за угла выехал оливковый фургончик и завернул на мою улицу. Я поднял рюкзак с тро­туара, забросил его себе на плечо и еще раз глянул на темные окна квартиры. Сразу же после этого я решитель­ным движением открыл дверку и вошел в наполовину заполненный автобус.

- Капитан Пивовский, Альфа-Альфа, - бросил я в сторону водителя и, не ожидая ответа, занял первое же свободное место. Мини-автобус тронулся еще до того, как я толком уселся. Секунду спустя через грязное стекло я в последний раз поглядел на улицу, где провел большую половину жизни.

Поездка длилась не долго. После меня в машину села только пара людей, проживавших ближе к центру. Оба мобилизованных, точно как и я, доложились водителю и без слова заняли свободные места. Поль­зуясь этим моментом, я глянул в заднюю часть автобуса. Из присутствующих я не знал никого, что особенно меня и не удивило. Но потом до меня дошло, что во время поездки не слышно столь характерных тихих разго­воров. Теперь я понял, почему. Все присутствующие сидели возле окон, всматриваясь в заснувший город, игно­рируя таким образом остальных пассажиров. И в этом не было ничего странного. Я и сам в данный момент не имел охоты поболтать с кем-либо, но знал, что это пройдет. Что ни говори, человек существо стадное и лучше всего чувствует в компании себе подобных. А мы исключениями не были, нужно было лишь немного времени, чтобы приспособиться к новой ситуации. Наблюдая за пассажирами, я заметил еще одно: каждый из моих това­рищей по поездке имел на груди желтую наклейку с идентификационным номером. Чертов склероз! Я вынул из бокового кармашка и свою карточку. На ней был написан код D-26.