Сергей Панченко - Не в себе [СИ]

— Ты переоцениваешь себя, человек. — Я помог ему подняться. — Сделай то, о чем мы тебя просим и возвращайся назад, в свое холеное тело.

— Это ведь…, невозможно…, - Калаганов задыхался после пробежки. — Такого быть…, не может…, в принципе.

— Думай, что хочешь, но только ты никуда не денешься из этого тела, пока не расскажешь нам обо всем.

— Ты не прав. — Произнесла Света. — Он может деться от нас, на тот свет.

— Хм, я забыл об этом. Отличный выход из создавшейся ситуации. Ну, ты готов?

Бомж уселся на листву. Рассмотрел свои корявые пальцы, с длинными грязными ногтями, рваную вонючую одежду, ботинки, выброшенные на помойку, до того, как одели на эти ноги.

— Что вам надо знать?

— Имена и суммы взяток должностным лицам нашего города, выданные для покрытия рейдерского захвата строительной фирмы.

— Хорошо, я скажу, но знайте, что в суде уже все готово и вам не хватит времени изменить приговор. К тому же, все заинтересованные лица сразу окажутся под подозрением. В их интересах молчать.

— Это не твоя забота. Ты же видишь, на что мы способны. — Света произнесла фразу грозным голосом.

Бомж согласно махнул головой. Света села напротив него, наставила камеру телефона.

— Бухти, скотина.

— Но меня же…

— Тебя же никто не признает в этом наряде, так, что не волнуйся.

Бомж, а вернее Калаганов, обладал фотографической памятью. Он перечислил всех чиновников, которым перепали взятки, и назвал суммы до рубля.

— Это всё. — В глазах бомжа застыл страх. Видимо, он решил, что теперь может стать бесполезным свидетелем.

— Не ссы, мы своих слов на ветер не бросаем. — Света убрала телефон в карман. — Если вдруг, с какого-то перепуга, ты подумаешь, что все, что с тобой случилось, игра воображения, и ты можешь продолжить рейдерский захват, помни, что второй раз мы тебя из этого тела не выпустим. Усек?

Бомж закивал головой, не в силах выдавить из себя вразумительный звук. Мы со Светой переглянулись. Она моргнула, через прорези маски. Я «нырнул» в тело бомжа, тут же в родное тело Калаганова и снова вернулся в себя. Все герои сценки должны были оказаться при своих телах.

— Я здесь! — Произнес по привычке.

Бомж крутил головой и рассматривал себя.

— Опять напрудил в штаны. Зачем вы меня вернули? Я только начал входить в роль. — В его голосе чувствовалось сожаление.

— Спасибо, что помогли нам. — Поблагодарил я его. — Вот ваши деньги. — Протянул ему две купюры по пять тысяч.

— Спасибо, а у вас более мелкими, нет? У нас непринято возвращать сдачу.

— У меня есть. — Света отсчитала тысячными бумажками.

— Поехали. — Приказал я.

В минуты, когда я оставался один, вместе с чувством сопричастности к чужой беде и желанием помочь, наполняющими меня смыслом, нет-нет, да и пробивалась червоточащая мысль, что я проживаю не свою жизнь. Не знаю, откуда она бралась. То ли дело было в том, что я не до конца принял свою новую сущность. То ли в том, что я занимался не тем, чем стоило. Света наполняла мою тихую обитель шумом и движением. Это было радостно и я не сопротивлялся этому, но все равно, где-то во мне сидело сомнение, не дающее получить от жизни беззаботной радости.

Калаганов, как ни странно, не внял нашим угрозам. Перед самым началом судебного заседания стало известно, что оно будет закрытым. Это преподнесли, как возможность избежать давления на суд. Якобы, сторона подсудимого осуществляет попытки запугивания. Сам Калаганов затаился неизвестно где. В том комплексе его не оказалось, и скорее всего, он исчез из города.

— Не надо было его отпускать до суда. — Сожалела Света.

Наш план рушился на глазах.

— Кто же знал, что он настолько непуганный. Ничего, придумаем что-нибудь.

— Времени почти не осталось.

— Я проникну в суд, в теле судьи, прокурора или еще кого-нибудь. Не знаю, конечно, как я там буду успокаивать всех, кто в меня переселится. Авось, обойдется.

— Спасибо, Антон, но не хотелось бы «на авось» надеяться.

— Я придумаю.

Я был женщиной предпенсионного возраста. Света, не намного младше. Мы были техническим персоналом, работающим в здании суда. Настоящие сознания из этих тел, лежали в наших, под воздействием препаратов, прикованные наручниками в моем автомобиле. На нас не обращали никакого внимания. А мы, под видом влажной уборки, пристраивались к кучкам работников суда, чтобы услышать ценную информацию.

— И не на то пойдешь, ради семьи. — Сокрушалась Света, всякий раз, когда видела свое новое отражение.

Заседание уже шло. В коридор выпроводили свидетелей по делу Светиного отца. Мужчины и женщины, с придуманными историями с волнением ждали, когда их вызовут. Я понимал, что у них могли быть причины, оклеветать невиновного человека. Как и всякий крупный бизнесмен, он отец Светы мог иметь врагов, недоброжелателей и просто людей нечаянно обиженных какими-то своими действиями. Но морально, я не мог принять этого. Света, так вообще, испытывала к ним неприкрытое отвращение.

Она не сдержалась, подошла к ним и начала активно махать шваброй, залепляя мокрой тряпкой по ногам не успевших увернуться.

— Осторожнее, женщина! — Не удержалась свидетельница с шикарной прической.

— Это тебе надо быть осторожнее. Думаете, собрались тут человека оговорить и вам это сойдет с рук. Лжесвидетельство — уголовно наказуемое деяние. Никакие москвичи вам не помогут, когда вас за жопу возьмут, и не ждите благодарности от них. Знаете пословицу — Рим предателям не платит.

Мне пришлось увести Свету от свидетелей, пока она не разошлась сильнее.

— Клав, пошли отсюда, уволят же?

— Сам ты, Клава! — Огрызнулась она в запале.

Она смогла взять себя в руки и уйти. Свидетели, и без того испытывающие муки совести, остались в еще большем смятении чувств.

Заседание плавно подходило к моменту, когда прокурор должен был привести доказательства вины обвиняемого. Мне пришлось заглянуть в зал, чтобы установить связь. Затем, мы со Светой ушли в комнату технического персонала, где мне заклеили рот и привязали швабру к рукам за спиной. Получилось такое пугало огородное.

— Началось! — Произнесла Света.

Мы подождали несколько минут прежде, чем прокурор произнес все формальные вступления. Этот «нырок» я бы не назвал приятным. Мне никогда не хотелось оказаться в зале суда. Ощущения были, как в очереди в кабинет к зубному. Хотелось, чтобы зуб перестал болеть, встать и уйти с чувством облегчения от того, что проблема разрешилась сама собой.

Секундный головокружительный миг и я оказался в зале суда. Мой рот успел по инерции договорить окончание последнего слова. Я сделал вид, что у меня пересохло во рту. Замолчал, налил из графина воды в стакан. Выпил и откашлялся. Наступал мой звездный час — установление настоящего правосудия.