Наль Подольский - Кошачья история

- И прихватывает с собой девиц, которые зазеваются и вовремя не уберутся домой, - не выдержал Юлий, - да этим еще в древней Греции бабушки пугали своих разбитных внучек! Этой сказке не меньше, чем три тысячи лет, это очень древняя выдумка.

- Ну и что же, что древняя! Страх-то в ней настоящий.

- Страх, страх... - проворчал Юлий, - людям хочется верить в большой страх... волка бояться скучно - нет в нем тайны... а хочется непонятного.

Лена слегка усмехнулась - она явно прислушивалась. Юлий молчал, и я поспешил заполнить паузу:

- Я читал в одном умном журнале, что моряки сходят с ума не реже городских служащих. И если отбросить потерпевших крушение, то почти все повреждаются в уме именно во время штиля, в такую вот, как сегодня, слишком спокойную погоду. Она всем портит нервы - море давит на психику.

- Я понимаю вас, понимаю... конечно, давит... конечно, даит на психику... но мне кажется, что у моря своя психика, она-то и давит, я это чувствую... а вы считаете, что я ненормальная.

Разговор снова зашел в тупик, но мы уже, к счастью, добрели до города. Лена сказала, что работает завтра с утра и хочет выспаться. Мы проводили ее, и по пути домой Юлий, против обыкновения, не произнес ни слова. Только уже за калиткой, перед тем, как уйти на свою половину, он вдруг спросил:

- Скажите, а вы уверены, что в море нет ничего такого?

- Вы же образованный человек, Юлий, - укорил я его.

- Жалко, - сказал он серьезно, - спокойной ночи.

Я сидел у окна и курил. В саду начиналась ночь, под деревьями уже стемнело, а на улице был еще вечер. Густая дорожная пыль, успокоившись в сумерках, легла вдоль следов колес мягкими серыми валиками, в домах напротив загорались огни, и между крышами светилась сиреневая лента заката.

Соломенное кресло при каждом моем движении поскрипывало, и мне слышались в этих звуках однообразные успокоительные интонации: ничего... ничего... ничего... Как тихо в доме... Юлий, наверное, спит. Или вот так же сидит у окна. Хотя, ему-то зачем. У него все спокойно и благополучно. Все и всегда благополучно... У меня тоже было спокойно, тоже благополучно. До вчерашнего дня. Да и вчера ведь почти ничего не было. Ничего еще не было, и все равно меня зацепили, как рыбу крючком зацепили, и тянут уже из моего пруда, из моего покоя. И нет тут ничьего умысла - не Наталия же... Система случайностей... Но от этого спокойнее не становится...

Вот я сижу, жду ее - а что в том проку? Что я скажу ей? Она слышала это уже много раз, от разных мужчин, и от старых знакомых, и от случайных, таких, как я. Ее просто стошнит!.. И вернутся они усталые, может быть раздраженные, даже наверняка раздраженные. У них тоже не все просто, странные отношения у нее сДимой... И еще их свихнувшийся пес, не поймать им его. Нелепая какая идея, гоняться в степи за сумасшедшей собакой... она сама бегает не хуже автомобиля...

Вдалеке в неподвижность улицы вторглось движущееся пятно. До чего смешная походка... гуттаперчевая... и руки болтаются, как два резиновых шланга.

Да, странные у них отношения. Интимные и отчужденные сразу. Понимают с полуслова друг друга, и совершенно чужие... И как она странно сказала - мне казалось, у меня двое детей. Не кажется, а казалось...

Человек со смешной походкой остановился у нашей калитки и разглядывал окна; я отодвинулся вглубь комнаты, не желая становиться предметом его исследования. Высокий, нескладный, вблизи он напоминал гигантскую пневматическую игрушку; лицо, слишком большое даже для его рослой фигуры, казалось эластичною маской, наполненной жидкостью и если в нем, не дай бог, испортится клапан, то все пропало - выльется изнутри вода, сморщится кожа лица, закроются щелочки глаз, и весь он складками осядет на землю, как пустой водолазный скафандр.

Словно сознавая свою уязвимость плохо сделанной надувной игрушки, он вел себя предельно осторожно. Несколько раз он протягивал руку к запору калитки и отводил ее снова назад, а когда решился войти, отворил калитку ровно настолько, чтобы в нее протиснуться, но зато пролез сквозь нее не спеша и уверенно - с медлительным спокойствием гусеницы, тщательно ощупавшей кромку листа, прежде чем вползти на него.

Он постучал в мою дверь, и когда я открыл ему, приветствовал меня громко и радостно, и почему-то в третьем лице:

- Ага! Наконец! Вот он и дома! - от улыбки его лицо раздалось вширь и стало занимать еще больше места. - Он курит, и много курит! - он шумно понюхал воздух и, сделав паузу, сбавил громкость: - Извините, что я провинциально и запросто! Третий раз захожу, а вас нет все и нет, - он сделал еще одну паузу, как будто ему трудно было говорить, - мне бы от вас пару слов! Интервью, как говорится. Я из газеты, редактор!

- Садитесь, пожалуйста, - пригласил я; он был такой несуразный, что я никак не мог решить, приятен он мне или неприятен.

- Попросить вас хочу, - он опасливо покосился на кресло, - просбу имею: на воздух пойдемте... день-то душный, и не вздохнуть было... а мы вот с вами проветримся, перед сном погуляем.

Мы вышли на улицу, и слушать его стало легче, паузы между словами исчезли и речь оживилась:

- Мне от вас много не надо, мне бы про фильм, как говорится, с научных позиций. Вот Юлий Николаевич - дело другое, он про режиссера да про актеров... а мы теперь с козырей зайдем, под науку! И читателю интересно. Так уж вы не отказывайте, убедительно вас прошу, не отказывайте!

- Да я вовсе не против, спрашивайте.

- Э, кому важно, что я спрошу? Важно, что вы скажете! К примеру, о чем будет фильм, если смотреть с науки?

О чем фильм?.. Не знаю... и Юлий не знает... скорее всего, ни о чем... и при чем здесь наука: акваланги, модель батискафа, шхуна да несколько терминов... поцелуй влюбленных на дне морском... только как ему это сказать...

Я решил не дразнить его и с некоторым трудом выдавил приемлемый для него ответ:

- В двух словах сказать трудно. Пожалуй, о том, что исследование моря - такая же обыденная работа, как уборка сена.

- Ай-ай-ай! Читатель у нас заскучает. Нет уж, давайте не будем так огорчать читателя. Где же тогда романтика? Ай-ай-ай! В сценарии, помните, там есть про тайны глубин, и даже про последние тайны. Тайны! Вот чего ждет читатель! И почему тайны последние? Если последние, что потом делать станете?

- Насчет тайн - художественное преувеличение. Никаких тайн в море нет. Есть вопросы, и много. Так что, чем заниматься - всегда будет.

Что они, все с ума посходили... какие тайны...

За разговором мы выбрались к центру города и прогуливались теперь по освещенным улицам. Он писал на ходу в блокноте, причем не сбивался с шага, и по-моему, щеголял отчасти этим профессиональным навыком. Время от времени он проверял, сколько страничек исписано, и когда их насчиталось достаточно, спрятал блокнот в карман: