Клод Лалюмьер - Витпанк

Я прошел мимо трастафари, нелепо скорчившегося в пыли на мостовой. Я приостановился, чтобы взглянуть в том направлении, откуда, по-видимому, был произведен смертельный выстрел, и был удивлен, увидев, что здание в конце квартала осталось по большей части целым. Этот ужасный взрыв, чья финальная басовая нота не отзвучала еще до сих пор, был вызван разрушением всего лишь одной комнаты. Несчастная chambre [36], вместе с окном — и, очевидно, вместе с бланком-снайпером, укрывавшимся за ним, — была вырвана из здания, как гнилой зуб. И вот теперь я вышел на прогулку, чтобы наш лейтенант мог посмотреть, нет ли здесь еще и другого снайпера. Сейчас я понимаю, что, видимо, именно это и означало «сражаться за каждое здание и за каждую комнату» — но в тот момент я не думал ни о чем. Я ничего не чувствовал. Я просто шел.

Выстрела не было. Длинная очередь не прорезала мою спину, вырывая наружу легкие наподобие крыльев за моей спиной.

Я достиг здания, к которому направлялся, и обнаружил, что боевая бригада уже покинула его, перебравшись во двор и дальше, в следующий квартал. Меня ждал одинокий чумазый frère. Схватив мою сумку, он сплюнул мне под ноги и заторопился, спеша присоединиться к своим товарищам. Подозреваю, что ему пришлось не по вкусу мое sangfroid [37].

За то время, пока ко мне подходил наш лейтенант с остальными новобранцами, мне предоставилась возможность немного подумать. Я стащил с себя жесткую новенькую футболку и тканый пояс, закопав их под обломками. Я не знал, что именно они собой представляли, но был абсолютно уверен, что они имели какое-то отношение к тому способу, которым наш лейтенант оказался способен с такой точностью установить местонахождение снайпера, прикончившего костлявого трастафари. Frères могли меня убить — но я не собирался давать им возможность получить от этого какую-либо выгоду.

Нас прогнали через разрушенное здание вслед за боевой бригадой. Еще одно тело, лежавшее посреди следующей улицы, молчаливо свидетельствовало о наличии где-то поблизости другого бланка-снайпера. Лейтенант показал на сумку с боеприпасами, валявшуюся рядом с телом — принадлежавшим, как я теперь увидел, тому самому чумазому frère, которого я заставил играть в догонялки, — и сказал мне:

— Не стоит оставлять это пропадать. Прихвати ее с собой.

Я широко улыбнулся.

— С радостью, — ответил я. — Но свой компьютер вы можете выключить. — Я развел руки и пожал плечами: — Пояса нет. Футболки тоже нет. И пользы от меня тоже нет! — Я совершенно уверен, что захихикал при этом; вся сцена носила не менее сюрреалистический оттенок, нежели ночь, проведенная в клубе трастафара.

Прежде, чем лейтенант успел мне ответить или сделать что-нибудь, между нами шагнул frère с наушниками на голове.

— Лейтенант, — сказал он. — Monsieur le sergeant Abalain [38]хочет с вами поговорить.

И вдруг ни с того ни с сего лицо лейтенанта покрылось бледностью — не меньшей, чем на лице мертвого трастафари. Это произвело на меня впечатление: я никогда не подумал бы, что офицер может настолько испугаться сержанта, пусть даже такого ядовитого, как Абален. Лейтенант взял наушники, надел их, прикрыл глаза и начал слушать.

— Это была футболка, — сказал Абален.

Мы сидели в его кабинете, в перестроенном многоквартирном доме девятнадцатого века. Из окна я мог видеть офисный центр, служивший мне бараком на протяжении первых недель моего кошмара.

— Их делают из специальной ткани, пронизанной датчиками. Они были разработаны для лечения раненых на поле боя — датчики регистрируют направление и скорость любого предмета, который ударяется в ткань. Ну, а мы несколько модифицировали их, вшив в воротник маленькие передатчики. Это очень удобный способ определять местонахождение снайперов — тем более что ни бланки, ни пенисты до сих пор не знают, что мы располагаем такой возможностью. — Он развел руками и улыбнулся. — Разумеется, ваше назначение на эту работу было ошибкой.

Я отхлебнул из бокала, который дал мне Абален. Вино было хорошим, с богатым и полным букетом; танины почти полностью выветрились, но вино еще сохраняло легкий привкус ежевики. Подозреваю, что оно пролежало в чьем-то погребе добрый десяток лет, прежде чем было призвано внести свой вклад в Дело.

Я намеренно заставлял себя думать о вине, чтобы держать свои эмоции под контролем. С тех пор, как меня вытащили из отряда смертников, прошло почти двадцать четыре часа, и кажется, я перестал трястись лишь непосредственно перед тем, как меня привели в кабинет к Абалену. У меня сохранились неотчетливые воспоминания о том, как страх и ярость вырвались из меня наружу, когда меня уводили с бойни, как я лягнул лейтенанта в пах. Разумеется, это вполне могло быть и фантазиями.

Почему-то только теперь, прихлебывая вино, я вспомнил, что прошло уже несколько недель с тех пор, как я выкурил последнюю сигарету. Но отразилось это лишь в том, что вкус вина чувствовался лучше — по-видимому, я был слишком занят или слишком напуган, чтобы обращать внимание на никотиновое голодание.

— Значит ли это, что я свободен и могу идти?

Абален рассмеялся; это прозвучало как лязг засова на кладбищенской ограде.

— Преклоняюсь перед вашим чувством юмора, monsieur , — сказал он. — Поверьте, если бы я мог, я отправил бы вас обратно домой, на Рю Техас — но мой отчет о нашем маленьком разговоре касательно вашей работы вызвал интерес у некоторых весьма значительных людей. Соответственно, мне было дано распоряжение предоставить вам новую возможность послужить Делу…

На следующий день я явился в кабинет, следующий по коридору за кабинетом Абалена. Он даже приблизительно не был настолько же хорошо обставлен — однако это не была камера, и здесь в меня никто не стрелял, так что я решил считать это переменой к лучшему. Я больше никогда не видел ни того лейтенанта, ни кого-либо из моих собратьев-мишеней. Признаюсь, их судьба не особенно меня волновала.

Абален сказал, что собирается дать мне указания относительно моего нового назначения. Дожидаясь, пока он подойдет, — а я не сомневался, что уже знаю, в чем будет заключаться это назначение, — я решил для себя, что возьмусь за исследование. Я ничего не мог с собой поделать: когда передо мной оказывается массив данных, я просто должен узнать, что это такое. Ну а обшарпанный металлический стол, занимавший большую часть кабинета, мог бы послужить наглядным определением понятия «массив данных». На столе, занимая почти всю его поверхность, громоздились три кучи с осыпающимися склонами, готовыми в любой момент обрушиться. Две из них состояли из бумаг, в третьей были разнообразные запоминающие устройства: магнитно-оптические диски, парочка древних дискет и даже один или два голо-куба.