Сергей Калашников - Жизнь на двоих

Поймав себя на том, что в который раз подряд мысли мои возвращаются к негодяю, трусу и вообще сыну сапожника, я сделала вывод о том, что душевное равновесие покинуло меня в неизвестном направлении и надо его где-нибудь поискать.

Как ни странно, для поисков я выбрала библиотеку. Самый толстый фолиант, взятый наугад и раскрытый на произвольном месте не сообщил мне ничего — я не воспринимала смысла прочитанного. В голове был прежний тарарам, только на этот раз с папуасскими плясками, гиком и присвистом. Мысли толкались в голове, мешая друг другу, а их теснили снова обрывки воспоминаний и глупые видения.

Вывел меня из этого состояния — как ни странно — Доминик. Его Высочество водрузило рядом со мной корзинку и положило кинжал.

— Нам подумалось, что это тебе понадобится.

Вот тут-то и вернулась ко мне я сама любимая. Он сказал «нам». И я знаю, кто именно эти самые «мы». Чтобы этот лощеный красавчик, да не уговорил простушку Улю! Ой, что-то было!

Но этикет, воспитание и врожденная мудрость не позволили мне падать в обморок или вопить от возмущения, узнав, что жених изменил мне еще до свадьбы.

— А что еще «нам» подумалось? — я спросила это с выражением заинтересованности, не более того. Ни одной капельки яда в интонации не было, как и высокомерия. Ну, надеюсь.

Доминик устроился на стуле — кажется, подумалось им многое — и простым дружелюбным тоном продолжил:

— Ульке надо понять, как она ко мне относится. Что я к ней неровно дышу, ей давно известно, — он фыркнул. — Она даже посылала меня в дальнюю деревню искать себя, как-то. Проказница! — это было сказано с такой нежностью, что почувствовала себя обделенной. Я тоже умею проказничать!

Между тем принц продолжил:

— А меня она просила убедиться, что мое к ней расположение — это не игра гормонов, а твердое намерение. Знахарка! — вот тут укол ревности оказался еще более болезненным, потому что до Ульки в знахарском деле мне далеко.

Увидев, наверное, тень пробежавшую по моему лицу, он вдруг смутился:

— Ты ведь с радостью расторгнешь нашу помолвку?

А вот на этот вопрос я ответила молчанием. Длительным и тягучим, с удовольствием наблюдая смену чувств на лице, которое привыкла видеть ехидным, издевательским, презрительным… у меня было много воспоминаний, и на этот раз они проходили перед внутренним взором чинной чередой, не мешая друг другу.

А напротив меня сидело то же самое лицо, и я легко читала на нём тревогу, надежду, мольбу. Господи, как же этот балбес втрескался в знахарку! Нет, я строгая, суровая, злая, наконец, но где-то внутри у меня бьется живое сердце, и оно может этого просто не выдержать.

— С радостью, — ответила я. А что мне еще оставалось?! Этот лощеный хлыщ умеет убеждать. Ведь убедил же мудрейшую и рассудительнейшую меня, что я его ненавижу. Кажется, этот крест мне придется нести до могилы.

Доминик улыбнулся и кивнул. Видно было, что от вздоха облегчения ему удалось отказаться с огромным трудом.

— Тогда, пока время терпит, я полагаю, нам стоит решить две непростые задачи. Разобраться, почему вас с Ульянкой разлучили и поискать твоего папу. Что раньше?

— Папу, — я не раздумывала. В конце-концов старые тайны могут и подождать. А на галерах гребцов бьют плетьми.

— Ульянке потребуется несколько дней, чтобы собраться — надо закончить лечение нескольких пациентов. А для того, чтобы дорога была как можно более приятной, думаю, нам стоит взять с собой искусного повара — ты ведь ценишь хорошую кухню.

Вот тут-то я и призадумалась. Как Улька могла догадаться про Савку, тем более, что и я сама ни в чем не уверена? Знахарка!

— Уленька заходила к сыновьям цирюльника и они припомнили кое-какие детали их плена, про которые забыли рассказать тебе. Она как опытный знахарь посочувствовала им настолько, что они растрогались и повторили заново всю повесть о своих мытарствах.

Ага. Доминик уловил мое недоумение, но отнес его на счет другого обстоятельства, не принятого мной во внимание. А этот обалдуй весьма проницательная каналья! Спрашивать про повара я не стала, чтобы не вызвать подозрений. Что-то к этому слабосильному трусу в глубине неприступной и гордой меня все-таки шевелилось. А что я в этом понимаю — слабое, беззащитное и нежное создание.

А неплохо, однако, им с Ульянкой «подумалось»! До утра ведь не появлялся во дворце, если не дольше. Момент его возвращения я пропустила, потому что была занята чтением этой, как ее, — я с интересом взглянула на обложку.

«Размышления о натуральной философии». Конечно. Именно их мне всегда и не хватало.

Спрятав кинжал в рукав, я заглянула в корзинку. Малину эти голубки тоже успели пособирать. Вкусно-то как! Пока ее не перевели в запретное для меня варенье, надо успеть хотя бы полакомится от души.

Шаги Доминика, выходящего из библиотеки, отвлекли от малины, и я сразу поняла, с лечением какого пациента должна закончить Ульянка.

— Ваше Высочество, извольте, пожалуйста, перестать ныть! — со смехом сказала я, смазывая не вполне ещё затянувшуюся рану Ника.

— Жжется! — оправдываясь, заохал тот, вызвав у меня новую порцию веселья.

— Ладно, — отмахнулась я, садясь на стул. — Что решила принцесса?

Намеренно не называла ее по имени: слишком тяжело было после вчерашнего происшествия. Постоянно в голове всплывал вопрос: а так ли уж и неправа Орнелла?

Ник отвлекал от мучительных раздумий, утешал, как только мог. Угу. Наутешался. Ночью. Аж вспоминать стыдно! До сих пор сомневаюсь, не слишком ли много я ему позволила? Но и приятно в то же время. Черт, о чем я только думаю?! Тут и поважнее дела найдутся!

— Помириться вам с ней надо, — вздохнул парень. — Не дело это ненавидеть. Я хоть и не в восторге от Орнеллы, но все же вы сестры. И не должны ругаться.

— Верю, — уныло кивнула я. — Но ничего не могу сделать. Не моя вина в этой ссоре.

От обид всю жизнь отходила быстро: на дураков-сверстников невозможно долго дуться, да и мама всегда учила прощать. Вот и вчерашний случай не стал исключением: хоть на душе и остался неприятный осадок, но я не сердилась на Нел. Все-таки в тот момент она была не совсем в нормальном состоянии. С кем не бывает? Не дуться же всю жизнь?

Вот только сама принцесса вряд ли была того же мнения. И хотя лично ей я не сказала ни одного оскорбительного слова, не думаю, что она решится придти и извиниться. Не того поля ягодка.

А я? Я тоже не хотела делать первый шаг. Вернее, даже не так. Дело не в хотении. А в необходимости. Причём — не для меня. В конце концов, Орнелла же ссору затеяла! А почему тогда я должна первая идти на примирение? Тут взыграла уже моя гордость. Нет! Не моя, и не гордость, и не гордость совсем, а простое чувство целесообразности. Испортила — залатай. Так меня мама учила. А сестрицу? Ой — у неё же мама — королева. Как всё запущено!