Владимир Васильев - Настоящая фантастика - 2009

Уфологу вспомнились слова Прокопа Андреевича: «Просрал я, Филька свое счастье. Жизнь свою просрал с этой водкой проклятущей!.. Если бы сразу дальше пошел…».

«Пастух выпил водки и его не пустили дальше! Вот в чем дело! Комната за дверью — шлюз. В ней осуществляется проверка человека на готовность к новой жизни, к жизни в его мечте».

Фил встал и заходил по комнате.

«Водка — искушение. Там в комнате может находиться что угодно, не только водка. Для кого-то деньги, для кого-то контрольный пакет акций Газпрома, для кого-то ордер на квартиру. Но что-то материальное, не духовное, не главное. Подарок, компенсация за утраченные иллюзии. А там, за этой комнатой — отображение мечты или сама мечта? И надо только сделать выбор: остаться в реальном мире с водкой, деньгами, контрольным пакетом и ордером на квартиру или шагнуть в мечту. Старик сделал неправильный выбор и потерял надежду на свою мечту».

Фил закурил, машинально отметив, что у него осталось только две сигареты. Совершенно забыл о них. О том, что в деревне может не оказаться магазина — даже мысли не держал. Как это — в населенном пункте более или менее центральной области России в двадцать первом веке и нет магазина?..

Ну и черт с ними с сигаретами! Сегодня вечером он сходит на дальний выпас, убедится, что Дверь есть и сразу же позвонит в Центр. К утру прибудут коллеги, которые помимо оборудования привезут и сигареты.

Фил заколебался:

«А стоит ли звонить в Центр? Может, самому?..».

Сигарета истлела до фильтра, пальцам стало горячо.

Дверь оказалась именно такой, какой ее описывали жители Просковьино. Ярко-белая, оконтуренная огненной полосой. Огонь был холодным и мерцающим. Впрочем, на огонь это не было похоже — скорее, на радугу. Но в этой радуге было не семь условных цветов, а только два — красный переходил в малиновый.

— Значит, факт существования Двери можно считать установленным, — вслух негромко сказал Фил. — Можно с чистой совестью рапортовать в Центр.

Но звонить и рапортовать никому не стал, усмехнулся. Он даже не взял с собой мобильник, отключил его и оставил в доме Татьяны Никифоровны. Еще там решил, что никуда звонить не будет. Пока…

Фил присел в траву и замер, прислушиваясь к окружающим звукам и тому, что происходило внутри него самого. С полей не доносилось ни звука. А внутри… Филу не было страшно, ему было тревожно. Словно он что-то не успел сделать. Что-то сказать или что-то додумать.

А ведь он крепко думал, коротая день в доме Татьяны Никифоровны, и ничего не мог придумать. Как ребенок перебирал в уме желания, надеясь, что хоть одно из них да сбудется. Пытался не думать о низменном, решительно выкинув из головы мысли о деньгах, квартире в Москве, о возможном повышении по службе. Пробовал думать о глобальном и высоком: «Пусть Россия будет богатой, пусть не будет войн, пусть все и у всех будет хорошо. Пусть…»

Все эти мысли были какими-то размазанными, и их было слишком много. Он не мог отыскать среди них одну — самую главную. А именно она была нужна. И еще. Фил не был уверен, что все эти мысли являются его истинными желаниями, именно его желаниями, принадлежащими лично ему. Почему-то казалось, что только личное желание может превратиться из мечты в реальность.

Хочет ли он, чтобы Россия была сильной и богатой? Конечно, хочет, но этого хотят все россияне. Хочет ли он, чтобы не было войн? Конечно. Но этого хотят все нормальные люди Земли. Хочет ли он, чтобы у всех все было хорошо? Конечно, хочет. Этого хочет каждый. И все-таки этого не случается. Каждый счастлив и несчастен по-своему, и в праве ли он, Филипп, решать за всех и за каждого?

В мире идут войны, и наверняка не только в нашем мире. Если в других галактиках есть жизнь, то и там разумные существа убивают себе подобных, в рукопашную и оружием массового поражения гробят. Разве возможно изменить то, что не может быть изменено? И под силу ли это Филу? Даже с помощью инопланетян. Инопланетян?.. Создателей, наблюдателей, экспериментаторов, собратьев наших параллельных или перпендикулярных — какая разница? Прокоп Андреевич сказал: «Бога…» А что касается России, так она медленно, но верно поднимается с колен. Процесс, как говорится, идет. Требуется ли вмешательство Фила? Правда, существуют еще такие деревни, как Прасковьино, в которых даже магазина нет, но и в них скоро жизнь проснется…

Он ничего не смог придумать. Чем больше думал, тем больше возникало вопросов.

«Если бы Ольга была со мной, — мечтательно подумал Филипп, — мы бы вместе… Нет, не надо об этом! Заставил себя забыть, так перестань вспоминать. Ничего нельзя изменить. Что не нужно было говорить, то сказано, а слова, которые были нужны почему-то ни я, ни она не сказали друг другу. А теперь Ольга далеко. Может быть, у нее кто-то другой…».

Неожиданно из Двери вышел Прокоп Андреевич, в его руке поблескивала ртутью бутылка водки. Прокоп Андреевич держал ее за горлышко, как гранату. Он шел, глядя себе под ноги, и что-то бормотал. Отойдя метров на десять, вдруг остановился, постоял несколько мгновений, развернулся к Двери и с криком: «А пропади ты пропадом!», швырнул бутылку в белый прямоугольник. Попал. Бутылка не разбилась — Фил не услышал звона, — просто исчезла в открытой Двери. Когда Прокоп Андреевич, ничего не замечая вокруг, проходил мимо сидящего на траве уфолога, сказал отчетливо и громко, словно для Фила:

— Пойду и сдохну тверезым.

Фил смотрел вслед пастуху, пока тот не скрылся из виду. А потом встал и пошел к Двери. Ему говорили в Центре: «Сам никуда не лезь», а он полез. Он уже не мог не войти в эту Дверь, его тянуло туда. Он шел к Двери и думал: «Только бы не просрать…». И еще он снова пытался вспомнить: что он недосказал, недоделал, недодумал? Лично он.

Не было мыслей, только страшно хотелось курить. Так сильно, что за одну затяжку уфолог отдал бы свой месячный оклад.

«А-а, — махнул он рукой, — если эти… как их?., создатели, инопланетяне-экспериментаторы действительно умеют читать мысли человеческие, пусть сами разберутся, пусть увидят, что для меня главное, а что нет».

Перед тем, как зайти в Дверь, Фил посмотрел на часы — девять тридцать шесть.

Посредине комнаты стоял стол. Но не покрытый белой скатертью, как в рассказе пастуха несуществующего стада, а обычный, офисный — столешница из ламината. На столе лежал блок сигарет «Кент» и овальная фирменная зажигалка.

— Ага, ребята, искушаете? — весело спросил Фил у дымчатой пустоты и вдруг понял, что курить он совершенно не хочет. — Курение вредит здоровью! — громко сказал и подумал: «Мелковаты, ребята! Сигаретами купить хотели. Они бы еще стеклянные бусы предложили! Как папуасу. Впрочем, я для них папуас и есть…»

Дальняя стена представляла собой дымовую штору. Была, не была, сказал себе Фил и, выставив руки вперед, пошел через дым…