Эрнст Гофман - Новеллы

Когда Манассия рассказал о намерениях своего любезного племянника, коммерции советник тут же подумал о полумиллионном состоянии, действительно имевшемся у Венчика, но одновременно он подумал и о препятствии, из-за которого, по его разумению, брак этот состояться не мог.

— Дорогой Манассия, — начал он, — вы не подумали, что ваш уважаемый племянник исповедует ветхозаветную веру и…

— Ну и что же, — перебил его Манассия, — ну и что же, господин коммерции советник? Мой племянник влюблен в вашу дочь и хочет ее осчастливить, так не станет же он разговаривать из-за нескольких капель воды: от них его не убудет. Подумайте над моим предложением, господин коммерции советник, через несколько деньков мы с бароном зайдем за ответом.

С этими словами Манассия ушел.

А коммерции советник сразу предался размышлениям. Несмотря на любовь к стяжательству, на бесхарактерность и беспринципность, все в нем возмущалось, когда он представлял Альбертину женой богомерзкого Венчика. Обуреваемый жаждой справедливости, он решил сдержать слово, данное старому школьному товарищу.

Вскоре после того как в «Придворном охотнике» состоялось знакомство Альбертины с Эдмундом Лезеном, она заявила, что большой написанный маслом портрет отца, висевший у нее в спальне, не портрет, а жалкая мазня и совсем не похож. Она убедила коммерции советника, что он даже сейчас куда моложе и красивее, чем его изобразил художник, хотя, с тех пор как портрет написан, прошло уже несколько лет, в особенности же не нравился ей мрачный, суровый взгляд и старомодный костюм, а также совсем не натуральный букет роз, который коммерции советник деликатно держал двумя пальцами, украшенными сверкающими бриллиантовыми перстнями.

Альбертина так долго и упорно бранила портрет, что в конце концов коммерции советник сам стал находить его никуда не годным и не мог понять, как это неумелому художнику удалось сделать из его приятной личности такую уродливую карикатуру. И чем дольше смотрел он на портрет, тем сильнее раздражала его эта жалкая мазня; в конце концов он решил снять портрет со стены и отправить его в чулан.

На это Альбертина сказала, что такому бездарному произведению туда и дорога, но что она очень привыкла к портрету милого папеньки у себя в спальне и смотреть на пустое место на стене для нее просто невыносимо. Единственный выход — это заказать новый портрет милого папеньки и на этот раз искусному художнику, хорошо улавливающему сходство, лучше всего молодому Эдмунду Лезену, уже написавшему не один прекрасный и очень схожий портрет.

— Дочка, дочка, чего ты захотела! — возразил коммерции советник. — Молодые художники — все гордецы и зазнайки и заламывают за весьма посредственные картины невесть какую цену, им подавай блестящие фридрихсдоры, а от серебра, даже если это новенькие талеры, они нос воротят!

Альбертина стала уверять, что Лезен дорого не запросит, так как занимается живописью больше из любви к искусству, а не ради наживы, и она до тех пор убеждала отца, пока тот не согласился пойти к Лезену и поговорить с ним о портрете.

Легко себе представить, с какой радостью выразил Эдмунд готовность написать портрет коммерции советника, а когда он услышал, что на мысль заказать портрет именно ему, Лезену, натолкнула отца Альбертина, восторгу его не было предела. Он правильно угадал, что таким путем она создавала им возможность видеться. Поэтому вполне понятно, что в ответ на несколько робкий вопрос коммерции советника о цене Эдмунд стал уверять, что ничего не возьмет за работу и почтет себя счастливым, если искусство откроет ему двери дома такого превосходного человека, как коммерции советник.

— Боже мой, что я слышу, добрейший господин Лезен, вы не возьмете ничего? — воскликнул пораженный коммерции советник. — За все ваши труды ни единого фридрихсдора или хотя бы нескольких талеров за потраченные краски и холст?

Эдмунд с улыбкой возразил, что трата эта не так уж велика и посему не стоит об этом и разговаривать.

— Но, может быть, вы не поняли, — робко начал коммерции советник, — я хотел бы портрет до колен и в натуральную величину.

— Это не имеет никакого значения, — уверил его Лезен.

Тогда коммерции советник со слезами умиления на глазах бурно прижал Эдмунда к груди и воскликнул:

— Боже праведный, есть же еще на нашей погрязшей во зле и нечестии земле такие возвышенные, бескорыстные люди! В тот раз сигары, а теперь портрет! Вы превосходный человек, вернее, превосходный молодой человек, добрейший господин Лезен! Вы воплощение истинно немецкой добродетели и честности, о расцвете которой в наше время пишут много приятного. Поверьте мне, хоть я и коммерции советник и одеваюсь по французской моде, все же я питаю те же чувства и вполне могу оценить ваше благородство, да и сам я тоже человек бескорыстный и хлебосол…

Догадливая Альбертина предвидела, как будет принято Эдмундом предложение коммерции советника. Ее затея удалась. Отец рассыпался в похвалах превосходному юноше, которому чуждо гнусное стяжательство, и, дабы расквитаться с Лезеном, в заключение предложил Альбертине связать Эдмунду кошелек и даже, если ей это не неприятно, вплести туда локон ее прекрасных каштановых волос: ему-де доподлинно известно, что молодым людям, а художникам в особенности — ведь они все романтики и мечтатели, — очень милы увядшие цветы и ленточки, которые украшали платье красивой девушки, а уж какое-нибудь рукоделие, вышедшее из прелестных ручек, и совсем сводит их с ума. Он разрешает и настоятельно рекомендует это Альбертине, а в глазах правителя канцелярии Тусмана он уж как-нибудь сумеет оправдать ее поступок.

Альбертина, которая все еще ничего не знала о намерениях и планах отца, не поняла, при чем тут Тусман, но расспрашивать не стала.

Эдмунд в тот же вечер отправил на дом к Фосвинкелю все свои художественные принадлежности, а на следующее утро явился для первого сеанса.

Он попросил коммерции советника мысленно перенестись в какую-нибудь из наиболее радостных и счастливых минут его жизни, ну хотя бы вспомнить первое признание в любви к нему его покойницы жены, или рождение Альбертины, или, скажем, неожиданную встречу с другом, которого он давно считал погибшим…

— Постойте, постойте, господин Лезен, — перебил его коммерции советник, — около трех месяцев тому назад я получил уведомление из Гамбурга, что на мой билет пал значительный выигрыш тамошней лотереи. С распечтанным письмом в руке побежал я к дочери! Более радостного мгновения я ни разу в жизни не переживал; вот на этом мы и остановимся, и, чтобы и мне и вам живее это представить, я сейчас принесу вышеупомянутое уведомление и, как и тогда, буду держать его в руке.