Марина Ясинская - Художник

— Последняя работа Ивова! — довольно потёр руки он и торжественно произнёс, будто репетируя: — Лебединая песня гениального художника. Вершина его мастерства. Шедевр… Я её забираю, — деловым тоном закончил он.

— А что со всем остальным? — спросили у него санитары.

Потапов оглядел палату, стены и пол которой покрывали бесчисленные наброски красивой молодой женщины, и пожал плечами.

— Да что хотите. Мне они не нужны, они же не закончены.

Когда Потапов ушёл, санитары принялись за дело, деловито собирая зарисовки, заполнившие палату.

Снимая наброски со стены, один из санитаров заметил под ними натянутый во всю стену холст, к которому и были приколоты зарисовки. Недолго думая, он ухватился за край полотна и дёрнул.

И замер от неожиданности.

Ему показалось, будто он оказался на берегу океана. Бесконечный песчаный пляж расстилался до самого горизонта; тут и там были редко раскиданы, словно игральные кости, большие каменные глыбы. Санитар слышал тихий шелест мягко накатывающих на берег волн, мерное дыхание океана и ощущал на лице морскую свежесть с привкусом тумана.

А потом далеко впереди он заметил медленно бредущего по пляжу человека. Словно почувствовав его присутствие, человек обернулся — и санитар опешил. Это был умерший пациент. Тот взмахнул рукой, словно приветствуя его, и пошёл дальше, к горизонту.

Санитар встряхнул головой, прогоняя наваждение, и сделал несколько шагов назад.

И увидел, что прямо на стене палаты, от пола до потолка, от края до края, были нарисованы океанский берег и маленькая фигурка, бредущая вдоль кромки волн. Светло-серое небо, тихий океан и белёсый пляж казались немного холодными, но от них веяло удивительным умиротворением и покоем.

Профессор Талдомский, явившись по вызову санитара, долго стоял перед стеной, глядя на последний шедевр художника Ивова, и всё никак не мог уйти.

А на следующее утро у здания клиники профессора встретила бригада длинноносых чернявых рабочих воглаве с бригадиром, представившимся Бератом Хамзи. Глядя на Талдомского грустными чёрными глазами, тот сообщил ему, что вчера поздно вечером на втором этаже клиники прорвало трубы — «сразу несколько, вы представляете?» — и их вызвали ликвидировать последствия потопа.

— Нас разбудили посреди ночи, — печально рассказывал бригадир, пока его рабочие возились в кузове грузовика с чем-то очень большим, тяжёлым и массивным. — И мы трудились до самого утра. Но зато сделали всё в лучшем виде. Правда, и материалов, конечно, пришлось затратить. Опять же сверхурочные…

— Скажите, — перебил его Талдомский, глядя на суетящихся рабочих, — а зачем вам такой большой грузовик?

Грустные чёрные глаза Берата Хамзи тревожно метнулись к кузову, и он зачастил:

— Понимаете, у нас там специальное оборудование. Очень много инструментов. Материалы разные… Вы вот здесь подпишите, — подсунул он профессору счёт.

Когда рабочие уехали, Талдомский направился в палаты на первом этаже — посмотреть, в каком они состоянии.

Худшие подозрения профессора подтвердились, когда он вошёл в бывшую палату Ивова. Стена, на которой ещё вчера был бесконечный белёсый пляж, теперь сияла первозданной свежепокрашенной белизной.

Талдомский вздохнул и покачал головой — такой шедевр загублен!

Печально, словно прощаясь, он провёл пальцами по гладкой поверхности стены — и нахмурился.

— Странно… Бетон… А у нас же вроде была кирпичная кладка?