Павел Семененко - Легенда о перекати-поле

В пещере пахло гарью. Мерзкие щупальца холода ощущались кончиками вздыбленных на теле волос. Очень досадно, когда тебя после сытного ужина, сонного, в халате поверх пижамы — вытаскивают в подобное место. К слову, на ужин были перепела, хорошенько пропитанные маринадом, с добавлением листьев мяты и молотого кориандра, зажаренные на вертеле до хрустящей корочки. После такого блюда оказаться в пропахшей гнилью дыре, усеянной светящимися поганками, да ещё и шлёпать босыми ногами по грязи…

— Ах, моя маленькая Сьюзи. Что она подумает, когда проснётся и не обнаружит меня рядом? — прошептал профессор Кудриков и громко кашлянул.

Эхо принесло в ответ женское:

— Ты где? Ты где? Ты где?

— Постойте-ка, какая к чёрту Сьюзи? — профессор остановился и задумчиво почесал затылок. — Саша! Конечно же Саша. Какая ещё Сьюзи, Господи помилуй?

Мрак не рассеивался, жижа под ногами стала гуще. Профессор, бормоча под нос проклятия в адрес ЖКХ, шел неведомо куда. Порой ему казалось, что он бродит по кругу. Или по квадрату. Или по треугольнику. Не важно, потому что злосчастная геометрическая фигура никак не желала заканчиваться. Тьма, словно теория относительности, преследовала профессора, и он чувствовал себя перед ней прямо как тогда, в детстве — беспомощным и ничтожным.

— Это наказание какое-то, — профессор остановился, чтобы перевести дух.

— Ты где? Ты где? Ты где? — послышался уже знакомый женский голос, но он прозвучал безнадёжно далеко.

— Да здесь я… — вздохнул профессор.

Яркая вспышка озарила на миг путь перед ним. Профессор охнул от неожиданности. Буквально через десяток шагов в лицо ударил поток свежего воздуха — выход рядом. Кудриков зачем-то потёр краем пижамы очки и нацепил их обратно на нос. Сегодня он крепко щёлкнул по зубам проклятым дельцам из министерства. Решили отправить на пенсию, за то, что затянул сроки презентации сенсационного открытия. Врёшь — не возьмёшь! Профессор Кудриков не кисейная барышня — кремень! Бумагомараки, чёрт возьми! Выгнать старика взашей! Уничтожу всё до самой простейшей формулы — порву, сожгу! Хрен вам, сукины дети! Ничего не получите! Но они ведь уволили…

— Уволили? — профессор схватился за грудь и присел на замшелый валун. — Они… меня уволили… Позвонили минут двадцать назад…

Погрузившись в воспоминания, он побрёл дальше. Тридцать с небольшим лет исследований в области квантовой физики, дело всей жизни, «нобелевка» на горизонте и тихая старость на даче в Гаграх. Уволили за неповиновение… Профессор остановился на краю каменного выступа. Он стянул с головы ночную шапочку, глядя на залитый ярким светом выход из пещеры.

— Что же скажет Саша? Боже мой… — простонал Кудриков, и с выдохом будто сбросил тяжкий груз с плеч. — Постойте, какая Саша?.. Сьюзи! Конечно же Сьюзи!

— Я должен привести двадцать три головы из Наварро в Джонсон… — прохрипел он, скользнул языком по сколотым в драках зубам и сплюнул.

Сьюзи просила купить ей чулок в платяной лавке Мэтью Хэйли. Да, один чулок. Она одноногая, моя Сьюзи. В семнадцать лет, когда она с отцом перегоняла молодняк на ранчо дяди Боба, её укусила змеюка. Отец скакал весь день, загнал лошадь и последние шесть миль нёс дочурку на руках. Ровно в полночь двадцатого июня 1878 года, чтобы спасти девочке жизнь, док Спэйси открамсал её прелестную ножку.

С тех пор минуло почти двадцать лет. Разные белоручки, вроде банкира Сильверстоуна родом из Йорка, брезгливо отворачиваются, глядя на моего прихрамывающего ангела. Но я так скажу — когда Сьюзи выхрамывает, изящно переставляя деревянную подпорку, мелодично постукивая ею об пол, по красоте с ней не сравнится ни птица павлин, ни даже звезда «Шоу дикого Запада» — Энни Уэкли. Без ноги даже сподручнее, что касается, ну вы понимаете… Пусть дамы прикроют свои очаровательные ушки. Я так скажу — у моей Сьюзи нет ноги, но всё, что между — наилучшего сорта, как виски мистера Джека Дэниела. Господь отнял у моей детки ногу, но одарил самым сочным плодом, что видел этот пустынный свет со времён Евы. Трое наших сорванцов и четыре дочурки тому подтверждение. Когда Сьюзи средь ночи забирается на меня, извивается, ревёт и стонет, будто чёрт — я боюсь её до безумия. И будто я не грабитель Билли Бой, пусть и в прошлом, а сопливый отрок преподобного Джонса.

Пещера осталась далеко позади. Как и пастбище, и холм, с которого Билл долго всматривался в облака над пустыней, залитой призрачным маревом.

Билли шёл, оставляя следы на песке, которые ветер тут же превращал в свей. Чуялся терпкий запах полыни, мимо прокатилось перекати-поле. Краснокожие считали, что перекати-поле докатывается аж до края света. И как только оно там оказывается, то тут же появляется в самом начале, чтобы проделать тот же путь, но уже другой дорогой.

— Где это я? Ничего не помню, чёрт возьми… — шептал Билл, теребя вязки потрёпанной шляпы.

Он вспомнил жаркое из баранины, которое забабахала Сьюзи перед его отъездом. Да, она просто сокровище — пусть кто-нибудь возьмётся утверждать обратное — падёт возле её ноги с простреленной башкой. Сьюзи добавляет в жаровню какие-то коренья, растущие неподалёку от колодца. Эти клубни по вкусу напоминают миндаль, а как хрустят! Да, Сью, вернусь и расцелую тебя от маковки до пятки, если увижу на столе нечто подобное.

Где-то неподалёку завёл свою горькую песню койот. Среди ковбоев ходит байка о том, как койот и его возлюбленная пустились через бесконечную пустыню на поиски благодатной земли. Спустя несколько дней тяжкого пути возлюбленная койота пала от голода и он, чтобы выжить, был вынужден убить её и съесть, зарыв кости у подножия холма. А когда взобрался на холм — увидел земли, полные еды и питья. С тех пор койот каждый день в полночь и на рассвете истошно воет, не в силах забыть своего страшного предательства.

Билли бряцал шпорами туда, где, по его разумению, теплился рассвет.

— Уэйк ап, литл Сьюзи, уэйк ап… — напевал он тихонько песенку, которою никогда не слышал.

Споткнувшись, Билл грязно выругался, после чего смущенно перекрестился и посмотрел под ноги. В песке что-то белело. Он потянул на себя и в сумеречном свете узнал лошадиный череп с отверстием от выстрела на лбу.

— Я?! — его будто стегнули кнутом по спине. — Я гнал стадо… Слюнтяй Питти, его ведь вздёрнули в Милуоки лет десять назад…

Билли взял горсть песка и, закрыв глаза, медленно высыпал. По мере того, как прохладный песок утекал сквозь пальцы, в голове мелькали воспоминания. Питти выследил его и всадил пулю в лоб за предательство. Взобравшись на холм, Билли увидел океан, пристань и пришвартованный корабль.