Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

— Карди, и так плохо, что мои бывшие собратья в рабство угодили, а ведь многие вообще на тот свет.

— На иную ступень, однако. Чуть пониже. А насчет рабов… не морочь себе голову. Это до поры до времени, пока не образумятся. Только Тэйн их теперь от себя и своего знаменитого рода нипочем не отпустит. Еще причти — со всех твоих соотечественников запрет снят, скорлупа разбита. Эх, жаль одно: больно быстро с ними разделались. Снова скучать придется.

— Я так думаю — не очень долго, — Сорди чуть улыбнулся. — В деревне и парней много осталось, хоть и не таких задиристых, и женщины с детьми. Их, похоже, не тронут. Пока.

— Соображаешь.

— Далеко не всё. Отчего бы тебе девушку эту, Елену-Лейлу, с нами не оставить?

— Это в каком-таком качестве? Общей наперсницы, что ли?

Кардинена приподнялась на локте, голос у нее сделался похолодней наружного воздуха.

— Юноша, ты не понял. Это же она обо всем бывшим твоим отцам и братьям передавала своими заклятьями и заплачками. Не знаю, вольно или невольно. И знать того не желаю. Судить — тоже. Всякий расхлебывает своё варево.

— Откуда ты такое взяла?

— Тот самый дракон на крыльях принёс, который вам всем в лесу являлся.

— Что это был за дракон, Карди?

— Тот же, что рядом с Тэйнри за нами по пятам ходит, дорогу как метлой заметает, — вполголоса проговорила она. — Змееволк. Волк Огнезмей. Оборотень и поручник Зеркала.

— Это ведь сказка.

— Ты сам видел. Разве не так? Или, думаешь, примерещилось?

— Сказок не бывает. Волшебства не бывает.

— Понимаешь, — деловито объяснила Карди, — это не сказка, а вроде как сама здешняя жизнь.

Помолчали, укладываясь и заворачиваясь потеплей. За стеной кони деловито хрумкали травой, запасаясь впрок на будущую дорогу.

— Карди.

— Чего?

— Куда мы дальше пойдем?

— Учить тебя работе с клинком, так я думаю. А это возможно только в большом городе. Есть тут в неделе пути такой. Лэн-Дархан, безданный и беспошлинный, как и следует из его прозвания. Город женщин.

— Учиться там фехтовать? У женщин? Как странно.

— Почему? В горах даже пословица есть такая: «У мужчин род, у женщин — город». А в городе много чего помимо водится. Спи!

После того, как двое странников вышли из стен разорённой кузницы, погрузилась в седла и взяли верное, по словам Карди, направление — тон и стиль путешествия начали плавно меняться: если не к лучшему, то явно к более интересному. Русла рек выровнялись, берега поросли ивами и красноталом, тропа расширилась настолько, что жеребцы нередко шли вровень. Ночевали не в затхлых каменных пещерах, а в кущах, образованных накрепко переплетенными ветками. Там бывало зябко, иногда приходилось класть Шерла с Сардером наземь и самим притуляться к жаркому боку, но это понемногу создавало дружеский союз четырех.

Днем, когда лошади паслись и кормились, Кардинена учила Сорди фехтовать.

— Сабля против хорошей дубины не станет, — посмеивалась она, — хотя это еще какой клинок попадётся. Иной морёную деревяшку мигом разделит на две половинки и еще тебя за компанию крепко обиходит.

Приёмы, что она показывала, были совершенно иные, чем для рапиры и эспадрона, на турнирах саблистов он тоже таких не видел.

— Юноша, там же убивать не запланировано, — смеялась она над учеником. — Спектакль и вообще показуха для зрителя, вплоть до того, что защита вперед удара ставится. Скорость там — глазом не схватишь.

— Оттого дуэли на видео снимают, — противился он. — Потом просматривают с замедленной скоростью и отлавливают фальшь. Уколы тоже так фиксируют.

— Я ж говорю — спектакль. Что это за удар, если его только техника замечает? Ну ничего, черновую обточку со мной пройдёшь, а в городе твою стоеросовость на полном серьёзе пообтешут. Не фехтовальный зал, однако.

Переубедить ее было невозможно — верней, сама не хотела. Сорди только удивлялся, откуда у него силы берутся на диспуты после той разделки, что она ему устраивала. Сон после всего приходил каменный, вообще чугунный — всякий раз приходилось вступать в реальность сызнова.

Однажды, поднявшись с их общего ложа, Сорди увидел совершенно необычное для себя. То, что мнилось ему вчера плоскими навершиями старых гор, было зубчатой стеной из светлого камня. Смутно выделялись башенки, какие-то неровные арки и рёбра. Картина раз от разу менялась, будто утренний свет то съедал одни архитектурные детали, то проявлял снова совсем иные; тусклая зелень, что бесстрашно карабкалась по склонам, то густела, почти скрывая рукотворность, то становилась почти прозрачной.

— Карди, они правда или мне мерещится? Крепости на горе.

— Милый, это всего-навсего дома здешние. Для большой семьи или малого рода. Таких здесь уйма.

— Почему я раньше не замечал?

— Спроси у самого себя. Незачем, видать, было.

Ответ был уклончив, как и многое из того, что она говорила.

— Красиво. Знаешь, я такое видел на Кавказе, у хевсуров, только там одинокие башни. И в Марокко. Даже под впечатлением стихи сочинил. Хочешь, прочту?

— Валяй. Делать всё равно пока нечего.

Это значило, что варить похлебку и мыть посуду в ледяной воде его на сей раз не заставят. Проявят снисходительность.

Он попробовал голос, слегка прокашлялся, чтобы не осрамиться, — и начал:

— А что, вовсе неплохо, — заметила Кардинена, помешивая бурду в котелке наборным черенком ножа. Как выяснилось на днях, саженный тесак из узорного дамаска проходил у нее по разряду столярного инструмента, а уж где до того прятался — непонятно. Может статься, Орхат позабыл с собой прибрать, а она только пристроила к делу.

— Старался.

— Образы… хм… смелые. Заморозки на почве, я так полагаю? И разбитая пополам стеклянная посуда, раз дорога вся в хрустале. Только вот колорит какой-то западноевропейский. И чего так мрачно, а?

— Романтично, я так полагаю.

— Ну, что ты положил и на что — неважно. Там кто был — юноша или, не дай бог, девушка?

Сорди оскорбился предположению настолько, что схватил буковый уполовник и начал яростно мешать им овсянку, оттесняя Карди в сторону.

— Образ такой. Художественно-поэтический. Метафора.

— А, тогда разливай хлёбово по мискам. В самый раз поспело. Да смотри — горелое со дна мне не выскабливай, как в прошлый раз. Если ты обожаешь поджаристые корочки — это твоя личная проблема. Не стоит делиться ею со мной.