Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

— Это убери, — скомандовала Карди, кивая на курильницы. — В духовной поддержке мы не нуждаемся. И еду тащи поскорее. Что там в меню?

— Предоплата.

— Это пусть волки да вороны сами едят.

Отчего-то он слегка заробел:

— Прошу вас снова…

— Значит, так. Два раза по две мерки овса, запаренного со столовой ложкой красного вина. Это не сюда, а в конюшню. Отварной картошечки с кинзой, укропом, зеленым базиликом и редиской — две больших порции. К ней, так уж и быть, грибков домашних, белых. Бульона из рогов и копыт с гороховым пирожком — две порции, подашь, как и полагается, в двуручных чашках с блюдцами. Жбан выдержанного сидра из памплимуса с грецкими орехами. Никаких палочек и круглых ложек: две вилки, два ножа, два хрустальных бокала. И на загладку — четыре пирожных «Нельсон при Трафальгаре». Натрафишь?

Ирусан почесал затылок, отчего у него между пальцами возникли неопрятного вида клочья.

— Уж придётся побегать.

— Ох, Ирусик. Не хитри со мной — быстрее плату получишь.

Он поспешно удалился, в сердцах захлопнув за собой дверь.

Ужин прибыл через полчаса, когда путники уже вымылись в обширном серебряном тазу, поливая друг на друга из такого же кувшина, вытерлись мягким полотенцем и переоделись в ночное. Сорочки, халаты и туфли были под стать обстановке, поэтому оглядели они друг друга с иронией.

— Снова друг от друга не отличишь, — заметил Сорди, — даже запах одинаковый, на левую сторону.

— Бабы, — ответила Карди туманно. — Сплошные.

Затем они принялись убирать в себя то, что Ирусан вкатил в номер на сервировочном столике. Еда показалась Сорди вкусной, хотя и слишком пряной, вдобавок он так и не понял, что там был за сидр, хотя в грибах неохотно признал шампиньоны. Пирожные содержали в себе клюквенное варенье, в нём свободно плавал хрусткий шарик из кокосовой стружки с ромом и миндалем внутри — вкусно, подумал он, но как-то уж слишком цинично. Намёк на ядро, поразившее адмирала в живот.

Ирусан, который в почтительной позе стоял подле, собрал грязную посуду, выкатил тележку за дверь, закрыл ее и проговорил:

— Время расплаты, инэни.

— Вот именно, — ответила Кардинена, позёвывая.

Сбросила одежду, оставшись в одной сорочке, повалилась навзничь рядом с Сорди и поманила:

— Ирусь, давай сюда, под бочок. Ученик, ты с другой стороны пристраивайся и слушай — тебе еще нечего от себя дать.

Что-то непонятное висело в воздухе прямо перед его глазами, меняя очертания: Кардинена показалась ему много старше, хотя красивой по-прежнему, Ирусан свернулся в клубок и оброс мехом, похожим по цвету на прежнюю одежду, а рассказ — рассказ возник без слов в нём самом.

«Земля была безвидна и пуста, и лишь свет висел над бездной наподобие звезды или фонаря. То было тело женщины, золотистое и смуглое. Как любой свет, оно отбрасывало от себя тень: тень оплотнилась — это был мужчина с тёмной кожей.

— Теперь мне есть с кем поговорить, — обрадовалась женщина. Имя ей стало Терга, мужчине — Терг, и назвались они еще Руками Бога, ибо когда настало время им спуститься на землю, смертную плоть мужчины вылепил Он из глины правой рукой, а женщины — левой, что ближе к сердцу. Хотя и вовсе нет у Него ни рук, ни ног, ни прочего…

И сказал Он Тергу и Терге:

— Посмотрите друг на друга. Красивы ли вы?

— Да, — ответили оба. Ибо вложил Он в них чувство прекрасного еще до рождения женщины.

— А теперь посмотрите на то, что вокруг. Нравится ли вам ваш удел? Хорош ли?

— Нет, — ответил Мужчина.

— Но ведь это Ты дал нам его, — прибавила Женщина.

— Хороший ответ, — похвалил Он. — А теперь подумайте, что вы должны сделать во имя украсы мира.

Когда Он отвернулся, чтобы не мешать созданной паре, положила Терга руку на плечо своему мужчине, чтобы проверить, так ли гладка его кожа на ощупь, как на глаз, а Терг поднёс ладонь к одной из ее грудей, ибо видел в том различие между ними обоими. Шевельнулась грудь, стала тугой и легла ему в ладонь мягкой тяжестью. Притянула Терга своего мужчину свободной рукой за пояс, а он повёл пальцами по ягодицам женщины, дивясь, до чего же они пышны и округлы, а глазами — по тому раздвоению, что обнаружилось внизу ее круглого, как луна, живота.

Тут воспрянуло в нём то, чьего названия Терг также пока не знал, и сказало:

— Есть напротив тебя вместилище, где я вырасту.

Слова эти оказалось легко прочесть в глазах, что и сделала Терга. Тогда ее безымянная до тех пор расщелина пролила из себя влагу и тоже произнесла:

— Возрастает напротив меня то, что заставит пролить нас обеих еще больше слёз, но они будут сладостны.

Терг увидел, как стали эти слова против зрачка его милой супруги, и подхватил ее на руки, она же уперлась ему руками в сильные плечи, обхватила его бедра ногами и нанизала себя на его стрелу. Он порвал пелену и поразил цель, но и сам тотчас изнемог. Влаги обоих смешались в лоне Терги и истекли наружу изобильной струёй.

И вот диво: на том месте, где произошло это, появился крошечный зеленый росток! Он быстро увеличивался и тянулся к месту своего зачатия, так что Тергам пришлось отступить.

То было первое дерево на Земле, и оно немедленно принялось расти, выкидывать гроздья цветов и ронять семена.

— Как оно прекрасно! — воскликнула женщина. — Поистине это стоит той малой боли, которую я испытала.

— И той судороги, что прошла меня насквозь, — улыбнулся мужчина, видя ее радость.

Так поняли они, в чём смысл и цель их пребывания, и оттого соитие между ними становилось всё более долгим, цельным и радостным. Терг и Терга ходили по всему миру, взлетали к облакам — не следует забывать, что они были родом из неба — и низвергались в океан с радостным шумом и смехом. Всякий раз, когда смешивались их соки и ниспадали на землю или в воду, появлялось нечто новое и еще более прекрасное, чем прежде. Но если растения возникали из земли, а холодные твари — из воды, то мягкие голокожие и поросшие пухом детёныши выходили из лона Терги вместе с плодоносной жидкостью, и это причиняло ей куда большее наслаждение, чем все прочие вещи.

Когда они наполнили собой, своими играми и своими детьми всё сущее и когда сплелось всё созданное ими в изумительной красоты зрелище, ежечасно обновляющее само себя, вдруг сказал Терг:

— Приелось мне всё это. Наши отпрыски сами роняют плод, отделяют от себя сходную с ними частицу, сплетаются и зачинают, множат сами себя так или иначе, а мы того не можем. Почему бы тебе в следующий раз не удержать моё семя в себе?

— Но это не будет игрой, — ответила она. — Если наши дети от плоти будут так же безудержны, как мы, земля переполнится суетой, и не будут иметь эта суета и кишение ни смысла, ни лада. А если дети наши будут такими, как все прочие твари, — это будет нисхождением для нас. Ибо ныне рождаем мы несходное по виду с Руками Божьими и Творцами Тварности, а оттого и не лежит на нём клеймо долга. А тогда по слову твоему наплодим мы хищников и властекрадцев, которые ничем не сумеют восполнить мир, но лишь будут наносить ему ущерб. И замкнёмся мы в себе, как в оболочке гнилого ореха.