Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

Бокэн развернулся вместе с кистью совершенно непостижимым образом, с лязгом выбил рапиру из руки и, завершая взмах, пал на плечо.

— Туше! — крикнул Нойи, чуть пригибаясь. — И баста. Молодец и умница, только уймись пока, ладно?

Сорди и сам опешил: из разреза густо сочилось нечто красное.

— Я тебя ранил, что ли?

— Уж не одних синяков наставил, вестимо. Да чушь: ты на себя бы посмотрел. Весь в лохматуре. Красивое зрелище получилось для божественной парочки.

Стянул рубаху, прижал резаную рану, что тянулась почти до соска:

— Ты тоже приберись немного. Можно, я свою любимую спицу подберу? Собственно, ты на нее полнейшее право теперь имеешь, но лучше я тебе иной выкуп дам.

— О чём ты говоришь!

— Хотя да, конечно, маэстро тоже дар полагается от успешного ученика. Баш на баш, ладно? И оботри, будь другом, оба оружия: мои одёжки для того не годятся.

Вышли они из двери в стене обнажённые по пояс, но без других проторей: кровь кое-как свернулась, царапины наспех затянулись коркой.

В доме Нойи, куда они торжественно приплелись — прохожие расступались перед ними, обнявшимися и окровавленными, со страхом и почтением — тот бросил Сорди на колени знакомый мешочек:

— Это, как понимаешь, мне Кардинена в залог за твою науку дала. Выдолби в рукояти меча дупло, всыпь самоцветную пыль внутрь и забей наглухо. Порожние флаконы от зелий у меня видал? Разбей, какой тебе глянется, и используй пробку.

— Сил не осталось.

— У меня тем паче. Придётся отменить очередной эротический сеанс, а это знаешь какие слёзы и пени!

— Тоже мне, святой бабник.

— Э, так меня одна посестра имеет право звать. Подслушал, поди? Придётся в следующий раз тебе оба уха отмахнуть, как бычку на корриде.

Перепалка, к обоюдному удовольствию, возобновилась в полной мере. Когда, всё так же перебрасываясь репликами, они прихлёбывали крепчайший и очень сладкий кофе с корицей, до приготовления которого хозяин вынужден был снизойти, Сорди спросил:

— А когда и как ты с меня долг возьмёшь: выйдешь из города с нами или что?

— Ну нет: дела пока здесь держат. Должен ведь кто-то обучать здешнее население сладостям гетеросексуальной связи! Детишки еще, однако. Ими город прирастает — остальные суть мигранты, хотя много их. Что волны: приливают, отливают… Не отойду от всех них. Даже не последую за вами, как некоторые.

— Некоторые — это Ирусик или Эррант?

— Вот чего не знаю, того не знаю. Кот вообще из другой оперы: то ли кельтика, то ли руссика. Может быть, Кареновы жёнки или Кертова подруга — Та-Эль со всеми тремя хотела увидеться.

Чуть помедлил:

— А хотелось бы выйти. И на правило странника покласть, и на упёртого Тэйна — тоже мне, низший доман в законе. Небось, тотчас за хвост меня бы не ухватил. И на грозу здешних мест…Э, что-то заговариваться начал. Слышь, парень, давай полбутылку допьём — завалялась в углу буфета, а вино отличное. От фарсийских гябров.

О таком народе Сорди слыхом не слыхивал, однако бутылку с наполовину вытянутой из горловины пробкой отыскал легко. В запылённом стекле покачивалось нечто густое и по виду слегка тягучее: когда Нойи осторожно, чтобы не всколыхнуть осадок, перелил содержимое в хрустальный штоф, в полной мере проявился его цвет.

— Багряный яхонт и пироп, — прицокнул языком хозяин. — Кровь из яремных вен мироздания, которые ближе всего к Богу. Я тебе пока неполную рюмку налью — с этим нужно быть осторожнее. Слишком эти… одни узы развязывает, другие запутывает.

Пригубили каждый своё, чокнулись по-братски, выпили.

— Что, братец, вкусно было? Улей и сад, как говорил ваш писатель?

— Нет слов. Еще бархат и мёд.

— И сразу в голову ударило, а то и в противоположное место?

— Нет вроде. На кофе легло. А откуда ты знаешь? Ну, про узы на ногах?

— Разве на них? А…Простая пословица. И наша Карди на моем дне рождения, ну, когда она в старших, а я в простых лейтенантах ходил… Ох, снова я перед младшим проговариваюсь. Залить и забыть, что ли.

Выпили еще — теперь уже вровень.

— Сорди, завтра тебя посестра назад возьмёт — глядишь, нескоро увидимся. Не раньше Сентегира. Ты вот чего скажи — не доделать нам начатое той буйной ноченькой?

— Ной, я ведь уже догадался, что ты меня специально перед боем разозлил. Подстроил хитрую подляну. А теперь зачем?

— Успокоить, малыш. Только и всего.

— Знаешь, не надо, — Сорди отвёл его руку от своей талии. — Это, может быть, и моё, да не твоё. И даже моё — но не с таким и не такое. Ты уж прости, ладно?

— Ладно, о чём разговор, — добродушно отозвался Нойи. — Просто я мал-мала виноватым себя чувствовал, а так…так даже лучше для обоих.

Утром он встал рано, когда собутыльник еще отдыхал. Проверил вчерашнюю повязку — не сползла ли, не открылся ли снова шрам на плече. Отыскал в хламе бур из закаленной стали и порожний флакон из аметиста, от которого вовсю наносило пряным. Морёный дуб поддался легче пробки — Сорди не хотелось разбивать сосуд, а затычка, вставленная вровень с краями, никак не хотела иначе поддаваться. Наконец, после долгой и тихой ругани, сопровождавшей работу драгоценным «волчонком», дело вышло. Выгладить отверстие в торце бокэна, всыпать туда самоцветную пыль и притереть затычку уже намертво было уже нетрудно.

— Не то что вновь раскупорить, — проворчал Сорди, — еще рукоять сломаешь.

Что бокэн был вновь как выглажен, но казался тоньше, он заметил, но не очень удивился.

Ополоснулся, натянул на себя отысканное накануне в завалах тряпьё и сапоги покрепче вчерашних, бросил на плечо перевязь меча и вышел навстречу утренним колоколам.

Кардинена ждала ученика уже верхом на Шерле, держа в поводу Сардера, подсёдланного с особым тщанием. Разбухшие перемётные сумы, поперек пустого седла ягмурлук, сама Кардинена закрылась клобуком по самые брови и еще сзади полы плаща распустила — прикрыть спину Шерлу и отчасти спрятать карху, что на сей раз висела на потёртой кожаной перевязи, доставая концом до каблука.

— Давай прощаться с этой обителью. Вижу, припечатали тебя здесь основательно. Статуи, звоны, состязания всякие…

Сорди молча кивнул. Копыта процокали по брусчатке, фигурной, изысканной, как всё здесь. Кованые ворота молча и с готовностью отворились — это был противоположный конец города, никто на первый взгляд не следил за теми, кто уезжал в широкий мир.

Впереди лежала котловина c пологими краями, по дну которой бежала дорога, сложенная из натуральных доломитовых плит, по бокам виднелись пласты слагающих склоны пород — своего рода лестница. Низкие, плотные кустики подступали к нагой кости земли, теснили ее, однако всадник и даже два могли проехать легко, не боясь рассадить бока лошади и свои плечи, низкое серое небо не слепило глаза. То самое небо, что он видел в окне Зала Тергов, подумал Сорди. Тихое. Спокойное. Оттого для него прозвучали неожиданностью слова Кардинены, что первое время ехала позади: