Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

Я надеялась, что это будет не Тэйн, и в то же время поставила именно на него, поняла я. Он прав: мы — пара.

К замку мы приехали верхом. У меня отряд небольшой, человек двадцать вместе с санитарной командой и тем самым моим доктором Линни. Зато вся лужайка так и полнится бурыми мундирами без погон. Сколько среди них соглядатаев — нет смысла спрашивать. Пока не помешают: не зря отчим меня стравил с кэлангами, у него тоже свои расчёты. Но нынче — моя игра.

День начался подходяще — легкие тучки, солнце слепить не будет. Уселась я впереди своих на складной стульчик, приказываю побратиму:

— Чеши косу.

А это такой обряд был. С надеванием кожаного обруча, ремешками в волосах — вот как мы все здесь косы переплетаем. И к поясу привязать, чтобы не било зря по спине. Он ещё поставил на ладонь один мой сапожок, другой — не проскальзывают ли подошвой, трава ведь ещё в росе.

— Кофейком не напоишь? — говорю полушутя, кивнув на термос в докторовой сумке.

— Нельзя, допинг, — отзывается. Ритуал, однако!

Ну, вышли мы, сняли кители. Прямые клинки нам тоже подобрали заранее, еще вчера: почти парные, но у каждого свой. Тоже как положено в таком серьёзном деле. Обнажили оружие, бросили ножны на траву. Сошлись. Знаешь, оба мы не сразу позабыли, что не в зале фехтуем, а взаправду, но до Тэйна это дошло чуть позже. Говорят, что женщины играют в мужские игры с куда большей злостью, чем сами мужчины — не знаю. Возможно.

Потому что мы не были равны в деле — он по всем статьям меня превосходил. Никто этого пока не уразумел, кроме меня самой.

А победа должна быть моя — и никого более. Я это поняла, когда мои… когда они все увидели мою знаменитую улыбку. По их лицам — сама я никогда не знала, что это за гримаса или оскал такой. Внутри всё сжато, а наружи точно бабочки по всему телу порхают. Полная свобода делать, что захочу…

И когда Тэйн в очередной раз выпал мне навстречу — я пригнулась в сторону, его шпага скользнула по рёбрам, мимо сердца. Зато моя… снизу вверх, из-под его руки… Моя шпага нашла то, что искала. И упали оба в едином порыве.

Встала я почти сразу, хоть на четвереньки. Поднялась, опершись на обнаженный клинок. Вытерла его выдранным из галифе куском рубахи. Линни и его санитары хотели меня поддержать — махнула рукой на Тэйна: им займитесь.

Пока меня побратим с прочими бинтовали, подошел доктор.

— Ну? — спрашиваю.

— Он… живой пока. Я ему вколол полный шприц: на полчаса хватит, а там быстро под уклон пойдёт. Идите, зовет вас.

Подошла, опустилась рядом с его головой на колени. Он кивнул. Боли не чувствовал или почти не чувствовал, но что умирает — знал чётко. Все мы народ опытный.

— Ну, ина, залог ваш, — говорит.

— Не могу, — шепчу отчего-то. — Знаю, что иначе всё пропадом, а не могу.

Тогда Тэйн, не глядя, нашарил мою руку, сжал вокруг эфеса. Его шпага так и валялась рядом, другие боялись дотронуться.

— Берите, — говорит. — Некогда мне ваши извинения слушать.

— Так я свою вам отдам, чтобы было по чести.

— Вот это славно — при полном параде пойду… — отвечает.

Я тогда свой клинок вместе с ножнами рядом положила, а его взяла. Он ещё улыбнулся напоследок: типа мы оба заговорщики, игроки, и играем не из-за Лэна даже — во имя несказуемого и несказанного.

Ну нет, уж я-то сказала свои слова на весь свет. Примерно так:

— Господа кэланги! Шпага Тейнрелла — на моем поясе. Спор я выиграла. Стоило мне это жизни человека, за которого я бы отдала всех вас вместе взятых. Брата на пути. И теперь от имени нас обоих я требую ваше оружие.

Знаешь, они прекрасно понимали, чем это для них может кончиться. И почему мы были в меньшинстве, хоть и по виду солидней вооружены, — тоже; ведь огнестрела нам не запрещали. Но и им никто не мешал развязать кровавую стычку грудью в грудь, когда пистолеты принесли бы нам немного пользы. Нужна была их добрая воля в ответ на нашу — и мы ее получили.

Как только первый клинок — уж не помню кого — упал на траву у моих ног, стали выходить и все прочие, по одному, по два, некоторые со своих мест бросали с размаху шпаги и сабли в середину или на верх образовавшейся груды. Старинные узоры на ножнах, металлические и кожаные накладки, тусклое мерцание амулетов на рукоятях… Ты понимаешь, они специально принесли сюда самое лучшее, не только своё: может быть, попросили об услуге друзей из невыездных или знакомых стратенов, не знаю.

А когда всё кончилось, я сказала:

— Забирайте ваше железо обратно — и молите бога, чтобы оно никогда больше не отвязалось от ножен. Кончилось время игр.

Не знаю, видели ли они моё кольцо насквозь так же ясно, как покойный Тэйн… Хотя вроде глупо именовать его «покойным», верно? Но настал мир, почти все из бывших смогли потом уехать, в лагерях оказалось лишь несколько человек, и то, в общем, за дело. От зверств даже самому благородному рыцарю бывает невозможно удержаться.

А меня серый волчок ухватил за бочок и вдаль поволок — это ты уже знаешь. Спать-поспать…

— Так вот что Тэйн здесь ищет: не расквитаться, а стать во главе обеих сил. Как могло случиться тогда. Как почти случилось сегодня.

— Именно. А теперь давай-ка отдохнём от сугубых переживаний — вон и долгий день к закату клонится.

— Он сжёг крест. Дракон.

— Только и дела ему: напустил огонь святого Эльма.

— А что там насчёт коней? Правда хотели поменяться?

— Видишь ли, Денгиль только тогда играет в дракона, когда сидит верхом на Чёрном Бархате. Они оба тогда — слитый воедино Крылатый Змей.

После такого не очень определенного объяснения оба улеглись здесь же, на первых попавшихся тряпках, разостланных у подобия камина, который топился по-чёрному. Последнее, что услышал Сорди, было тихое:

— Ученичок, с чего-то разгулялась я плотью, и не дай бог по твоей милости. Ты не мог бы со мной как с тем твоим мальчишкой обойтись?

— Не глупи, — пробормотал он уже в обморочном полусне. — Не было никакого мальчика.

— Ага. Сказал однажды писатель Горький, что женщины родом с Венеры, мужчины — с Марса, а некто Сергий — прямиком с планеты Уран. Да ладно уж, не стану я тебя брать приступом… Спи, мой чела.

Проснулся он от слитного чувства белизны и холода. Кое-как выпростался из наброшенных на него покрышек и сена, отряхнулся и стал на ноги. Из крошечных, величиной в кулак, оконец на самом верху лилось фосфорическое сияние, перемешанное с мельчайшими иголками, камин в углублении стены прогорел, только чёрная копоть стелилась вверх по камню вплоть до самого большого из продухов.

— Зима на землю свалилась, — негромко произнесла Кардинена. — Снега нам по пояс, лошадкам по брюхо, впору плавать в нём. Это оттого, что Огняник наверх ушёл.

— Ты откуда знаешь?