Надя Яр - Червь

— Понимаю, — сказал адвокат. — Это Вы почему-то не понимаете. Может быть, в другой стране, в России или там в Китае, всё это так и есть, и Вы могли бы просто заплатить… и избавиться от него. Но ведь фактически это было бы убийство, причём без оснований. Вы сами съели его яйцо, он Вам не вредит, не покушается на Ваши клетки, а удали его — и он умрёт. Или очень пострадает. Конечно, опасность есть, но нельзя же карать по подозрению! Это какой-то большевизм.

— Большевики тоже защищались, — тихо сказал Ка. — От Гитлера…

…и от таких, как вы, подумал он и вздрогнул от этой мысли. Адвокат потряс пальцем.

— Можно защищаться от актуального нападения, — сказал он, — а Вы выговариваете себе право превентивной защиты против угрозы по своему выбору. Может, завтра Вас собьёт пьяный водитель, или сосед свихнётся и вас застрелит — так что, закон обязан дать Вам право сегодня убить всех водителей и соседей?

— Вы что, разыгрываете меня? — сказал Ка. — Или действительно не видите разницы?

— Вижу… Понимаете, даже если Вы правы, закон не может ущемлять кого-либо за теоретически возможное действие. Только за актуальное.

— Понятно. Вы ничего не можете сделать…

…Или не хотите, подумал Ка.

— Почему же. Я немедленно проверю все легальные каналы. Пока что… Вы расслабьтесь. И просто ждите моего звонка.

Его ярость жила три дня — до четверга. Выйдя из бюро адвоката, Ка заметался по району, потом по центру города, ломясь вне очереди ко второму врачу, к третьему, к четвёртому, к пятому… Он вскоре потерял счёт и им, и их однообразно жутким «прооперировать не могу». На работу он уже не звонил.

Ка несколько раз оставлял машину в центре и возвращался к ней. Он садился за руль и спал урывками, положа голову на руки. Радио было плохо настроено, но Ка его не выключал. Музыка и бесплотные голоса становились то тише, то громче, нарастая и спадая скачками. Они не давали проспать слишком много времени, нужного для поисков спасенья, и служили хоть каким-то заслоном от страха. Один раз ему в ухо влетело слово «операция». Ка подхватился, но диктор уже говорил о другом. Ка загипнотизированно следил за радиоприёмником, как будто мог увидеть, кого это оперировали. Он перебирал в уме возможности: престарелого политика, молодящуюся кинозвезду, очередную жертву ДТП… Это оказался самоубийца. Следующий выпуск новостей сообщил, что молодой наркоман, который этим утром бросился под колёса с перрона метро, был успешно прооперирован и уже вне опасности. Врачи весь день отчаянно боролись за его жизнь. Ка обнаружил, что ему не хватает сил рассмеяться.

В среду вечером — было уже темно — Ка стоял у какого-то подъезда в сити и мучил кнопку очередного звонка, а отчаявшись, колотил в дверь. Здание отзывалось глухим эхо дальнего колокола. Потом он оказался в другом районе и три часа ждал в какой-то больнице, чтобы выслушать от усталого врача ещё одно подтверждение приговора. Этот врач зачем-то сунул ему в руку скомканную бумажку. Ка пошёл к выходу. Тусклый свет в коридоре мигал, и это было невыносимо, а потом на секунду погас. Ка понял, что к нему неторопливо шагает смерть, а он не может ступить и шагу и только беспомощно смотрит в далёкий тёмный конец коридора, как в повторяющемся дурном сне.

Потом он оказался в ночном парке и долго глядел на ворота больницы и ласковый свет её тёплых окон в темноте. Где-то там должна быть операционная… И скорее всего, не одна. Даже сейчас они, кажется, не пустовали…

В парке его подстерёг рассвет. Пока Ка двигался или по крайней мере не спал, червь внутри был неподвижен, как будто активность носителя парализовывала его. Он шевелился, стоило Ка успокоиться, сесть или задремать. За эти дни Ка проспал несколько часов, во сне чуя, как пульсирует его гость, пытаясь ползать меж кишок. Ка вновь и вновь приказывал своему телу исторгнуть из себя паразита, но где там… Он прислушивался к своему дыханию, биению сердца, току крови, и ему чудилось слегка запаздывающее биение ещё одного сердца в животе.

С рассветом ярость окончательно погасла. Надежда на помощь людей ушла вместе с нею, и наступила печаль. Ка оглянулся. Он стоял под неизвестным ему деревом, напоминающем шелковицу. На ветвях дерева уже завязались маленькие плотные шишечки, и Ка вдруг понял, что любит и шишечки, и дерево, и всю здоровую яркую зелень парка. Он даже услышал пение птиц, он, не слышавший в эти дни ничего, кроме таинственных процессов в глубине собственной бренной плоти. Он услыхал, как за оградой парка проехал автобус. Ка вымученно улыбнулся и решил пойти на работу.

— Господи, Ка! Вы потеряли десять килограмм! — с заботой в голосе воскликнул шеф. — Вы что, уже здоровы?

Ка вяло кивнул, выражая благодарность, которой не чувствовал, и прошёл к своему креслу. Сидящий там коллега немедленно ретировался. Ка заснул было в автобусе, проспал свою остановку, проехал до конечной, оттуда назад, и явился в самый разгар заседания. Он работал в кинотеатре, и на повестке дня стояла летняя дыра, особенно глубокая в этом году. Дыра, этот сезонный провал в посещаемости, становилась хуже год от года. Видео, DVD, а в последние годы и интернет победоносно шествовали в будущее по трупам погибающих кинотеатров. Ка сел в кресло и отключился. Он слышал голоса и даже слова, но не мог уловить их смысл.

— … так всё кино приговорили к смерти, — донеслось до него.

Меня приговорили к смерти, подумал он — вернее, подумал, что подумал. На самом деле он, видимо, сказал это вслух, потому что через несколько тактов голоса внезапно умолкли и наступила тишина. Ка понял, что все смотрят на него.

Он поднял свинцовую голову и повторил:

— Меня приговорили к смерти.

Это был почти подвиг. Голова его весила тонны, а язык стал деревянным бруском. Ка сглотнул.

— Во мне сидит червь. Мне не дают… мне запрещают удалить червя.

Ни у кого, кроме шефа, не нашлось комментариев.

— Ка… Поговорим об этом, да?

Не дожидаясь ответа, шеф помог Ка подняться и вывел его в коридор.

— Ка, хотите воды?

Надо поить червя, подумал Ка и кивнул.

Шеф набрал и подал ему стакан воды. Усевшись в кресло, Ка увидел, насколько он похудел: это чёрное кожаное кресло для гостей, узкое в дань стройной моде, больше не сжимало ему ляжки. Ка сидел и пил воду, смакуя каждый глоток.

— Вам нужен отпуск? — спросил шеф, снова выныривая из кабинета.

— Мне нужен врач, — ответил Ка. — Со скальпелем. И с правом его применить.

— Да, с правами теперь непросто, — протянул шеф и сунул Ка подписанное заявление на августовский отпуск. Ка взял бумагу и вспомнил, что вроде бы собирался на Крит, и не один… Теперь он действительно был не один, в такой мере, которую раньше не мог себе и представить.