Владислав Кетат - Стать бессмертным

Илья сразу же заговорил о самом главном. Чудесное его воскрешение объяснялось просто — тяжёлый снаряд, устроивший воронку, в которую тогда, в сорок первом, забрались Илья с Евгением Ивановичем, пробил свод советской минной галереи. Евгений Иванович провалился туда и утащил за собой тяжело раненного Илью. Дальше, находившиеся в галерее сапёры зачем-то выпихнули Евгения Ивановича обратно наверх, а Илью сдали в санбат. Потом был госпиталь в Ярославле, где Илья провалялся всю первую половину сорок второго года, а потом комиссованный и уже негодный ни к военной службе, ни к работе на заводе, откуда ушёл на фронт, он поступил в строительный институт на специальность «Мосты и тоннели». Про минную галерею Илья знал со слов какого-то маленького лысого военврача, которого видел только один раз в полевом госпитале, потому как сам после ранения был без сознания несколько суток. Его собственные воспоминания заканчивались на подбитом пэтээрщиками танке.

После того, как услышал это из уст самого настоящего, живого Ильи, Евгений Иванович выдохнул с облегчением. Эта история с его путешествием к центру земли и обратно уже много лет не давала ему покоя. Он никогда никому о ней не рассказывал, ни во время войны, ни после — боялся, что примут за сумасшедшего. Тогда вообще было очень вредно рассказывать подобные истории, особенно кому-нибудь из надзорных органов. Оставался, конечно, ещё вопрос, почему неизвестные сапёры оставили себе Илью, а его вытолкали обратно на поверхность, но это уже, как говориться, были сущие пустяки.

Но радость Евгения Ивановича оказалась недолгой. Илья после второй чашки кофе начал вдруг говорить о таких странных и неправдоподобных вещах, что в пору было покрутить пальцем у виска или добродушно сказать: «Ну, ты, старик, загнул…» А Илья всё говорил, говорил, говорил, словно прорвало его, будто он отсидел червонец в одиночной камере и только что откинулся.

Про бункеры сверхглубокого залегания и тоннели к ним Евгений Иванович, разумеется, знал, поскольку некоторые из них сам проектировал, но то, о чём рассказал Илья, казалось фантастикой. Евгений Иванович давно приучил себя к мысли, что проявления НТР всегда более фантастичны, чем самая смелая советская фантастика, но теперь он, инженер-строитель с тридцатилетним стажем, видавший разные виды на Байконуре, не верил своим собственным ушам.

— Ты про магнитное поле земли, конечно, слышал, и зачем оно нам с тобой нужно, тоже, наверняка знаешь, — говорил Илья, очищая очередной дефицитный мандарин.

Евгений Иванович утвердительно кивнул.

— А про то, что магнитные полюса раз в сколько-то тысяч лет местами меняются, тоже слышал?

Этого Евгений Иванович не слышал и нигде об этом не читал, поэтому мотнул головой отрицательно.

— Так вот, слушай, это всё правда — был юг, стал север, а потом через десять тысяч лет опять, двадцать пять — север-юг, юг-север… — Илья ловко покрутил на ладони два мандарина. — Но проблема не в этом, а в том, что во время этого перехода, или, как говорят, миграции полюсов, магнитное поле земли существенным образов меняется, другими словами, ослабевает…

При слове «ослабевает» у Евгения Ивановича заныло в коленке. «Чёрт, — подумал он, — этого только не хватало. Уж десять лет, как не беспокоила, а теперь, на тебе…»

— А ты знаешь, что будет, если оно совсем ослабнет? — вкрадчиво спросил Илья.

— Возрастёт уровень солнечной радиации, возможно, до такого уровня, что кое-кому на земле станет не по себе, — ответил Евгений Иванович, чувствуя себя студентом на экзамене.

— Не по себе? Это ты хорошо сказал! — Илья вскочил и засмеялся дурацким смехом. — Если твои слова перевести с культурного на нормальный, то получится, что большинство живых форм, населяющих землю, перестанут быть живыми формами. Предположительно подохнут все, кроме тараканов, глубоководных рыб и ещё нескольких видов рептилий. Чувствуешь в жопе гранату?

— А если пересидеть это время где-нибудь, в бункере, или, например, в убежище? — несмело заметил Евгений Иванович.

— Ты смеёшься, что ли? Это ж не за день и за два пройдёт!

— А, за сколько?

— Точно сложно сказать, — Илья задумался, и Евгению Ивановичу показалось, что тот производит в уме какие-то сложные подсчёты, — ну, лет двести, с перекурами, — наконец, подытожил Илья и сел обратно в кресло.

Евгений Иванович не знал, что ответить, и просто пожал плечами. Наступила неловкая пауза. Илья вдруг помрачнел, поднялся со своего кресла и ушёл на кухню. Евгений Иванович испугался, не обиделся ли он, но Илья скоро вернулся с бутербродами и рассказал бородатый анекдот про то, как во время ядерной войны с СССР у американцев ракеты вдруг закончились, а у нас под развалинами макаронной фабрики осталось ещё несколько.

— …пока у нас бардак, мы непобедимы! — сказал финальную фразу Илья и тихонько засмеялся.

Евгений Иванович дипломатично улыбнулся. Илья привстал и пододвинул своё кресло поближе к дивану.

— Я это к тому, Жень, что ядерная угроза уже перестала быть чем-то таким страшным, — тихо и очень убедительно заговорил он, — к ней привыкли, в неё никто не верит, и никто не боится, о ней уже можно даже и пошутить, да? Самое главное, в неё уже не верят даже любимые руководители. Чуешь, чем пахнет?

— Честно говоря, нет, — ответил Евгений Иванович, потому что он не только не чуял, чем это пахнет, но и не понимал, в какую сторону вообще текут размышления Ильи.

— Я сначала думал, что это просто кто-то там, — Илья показал отогнутым большим пальцем куда-то назад, — придумал новую страшилку, а наши и рады стараться, поверили. Кто придумал, не знаю, но уж точно парень неглупый — это же огромные деньги, госзаказ, рабочие места и всё такое… Но потом об этом серьёзные ребята говорить начали, изыскания проводить… ты академика Коростелева знаешь? (Евгений Иванович ответил отрицательно) Да и бог с ним. Так вот, получается, что всё это правда и надо со всем этим что-то делать, причём нам и прямо сейчас, потому что наши детям и, тем паче, внукам ничего такого уже нужно не будет — они же временщики… ещё два-три никчёмных поколения, и такие дела вообще некому будет делать. Мы, понимаешь, только мы, и больше никто…

— Почему это именно мы? — удивился Евгений Иванович, — чем-то они хуже?

— А мы войну помним, — сказал Илья, — тех, кто после войны родился испугать чем-то очень сложно. Я-то сам очень долго поверить в это дело до конца не мог. Утром проснусь, бывало, посмотрю в окно, на небо синее-синее, и думаю, чушь это всё собачья, а как спущусь в свою нору, как посмотрю за свои приборы, и опять начинаю верить в него, в этот чёртов апокалипсис…

Илья вскочил со своего кресла и зашагал по комнате.