Владислав Кетат - Стать бессмертным

— Лён, я не фаталист, и не верю в так называемое предназначение. Кроме того, я не сторонник теории хаоса и бессистемности. Также, скептически отношусь к кузнецам своего счастья. Всё оттого, что у меня нет в кармане ответа на этот вопрос, правда.

Лена смотрит на меня с недоверием.

— А вот я всегда рассматривала свой жизненный путь, как некое подобие компьютерной игры, — говорит она. — Самих компьютерных игр я не переношу, поскольку очень боюсь проиграть, но само их наличие заставляет меня верить, что то, что я каждый день вижу вокруг себя, тоже чья-то игра.

— Я вижу вокруг себя тебя, пиво, пивную и странного маленького человека в углу, — покрутив головой, говорю я.

Человек, словно по команде встаёт со своего места и идёт к нам. Выглядит он более чем странно — маленький, заросший, как черти что, в шубейке до пят и двугорбой меховой шапке. В намерениях его можно не сомневаться, наверняка начнёт деньги клянчить. Терпеть таких не могу. Должно быть, стоило ещё на дальних подступах послать его куда подальше, но я боюсь показаться Лене грубым, и потому молча наблюдаю, как он, пробираясь между столиками, заходит к нам с правого фланга.

— Тысячу извинений, молодые люди, — чуточку заикаясь, лепечет подошедший и приподнимает шапку. — Я — единственный в мире художник, рисующий в темноте. Мои работы не похожи на другие, но они уникальны по своей правдивости, ибо традиционная живопись — это ложь и обман. Глаза живописца обманывают своего хозяина, его рукой водит Морок, а моей — Афина Паллада. — Он вдруг на несколько секунд замолкает и морщится, показывая, насколько тяжело ему даётся следующая фраза. — Если вы будете так любезны, посмотреть мои работы и, возможно, приобрести…

— Давайте, — уверенно говорит Лена.

На нашем столике появляются листы бумаги, обильно исчирканные простым карандашом. Лена внимательно изучает каждый, потом берёт один, несколько помятый.

На «картине» изображён вытянутый вдоль длинной стороны листа чёрный многоугольник с двумя белыми пятнами внутри, одно из которых чуть больше другого. Многоугольник, должно быть, получился от многократного вычерчивания карандашом по одному и тому же месту. Видимо, художник много раз пытался провести замкнутую ломаную линию с закрытыми глазами. Всё вместе это с большой натяжкой напоминает человеческое лицо.

— Сколько вот за эту? — спрашивает она.

— Две… двести, — отвечает «художник». — Она называется: «В темноте». Два светлых пятна, это…

— Ни слова больше! — говорит Лена и прикладывает свой указательный палец к его губам, чем несколько меня пугает, — вы свою миссию выполнили, вам пора исчезнуть.

Я протягиваю ему две сторублёвые бумажки. Человек берёт их двумя пальцами, приподнимает шапку и начинает смиренно пятиться спиной к выходу. У самых дверей он чуть не сталкивается с входящими молодым человеком и девушкой; опять приподнимает шапку, бормочет извинения и, наконец, исчезает.

— Игра, — медленно говорит Лена, изучая приобретённый шедевр. — Что ж, давай поиграем. Кто там у нас следующий?

Между тем вошедшие приземляются за соседним от нас столиком. Она — с огненными волосами, перехваченными сзади кожаным шнурком, он — длинный, носатый и непричёсанный. Девушка снимает дублёнку и вешает её на спинку стула, молодой человек — садится за стол прямо в фальшивой (а, может, и нет) американской военной куртке.

Они говорили, когда вошли — видимо, продолжали начатый на улице разговор — когда рассаживались, говорили тоже. Они и сейчас говорят, вернее, говорит девушка, парень только поддакивает. На сто её слов приходится примерно два его.

Я не сразу понимаю, о чём говорят новые посетители, но потом до меня всё-таки доходит, что обсуждают они причину, по которой жёлтыми капсулы с разобранными игрушками, находящиеся внутри «Киндер-сюрпризов», теперь стали выпускать совершенно непотребного салатового цвета.

— Понимаешь, это же самое настоящее издевательство над народом, — говорит девушка, размашисто жестикулируя, — когда вскрываешь, пусть и ненастоящее яйцо, подсознательно хочешь видеть жёлтую, а не паскудно-голубую начинку. Есть понимать?

Долговязый кавалер, кажется, совсем не втыкает в ход мыслей своей спутницы, а лишь шарит глазами по её грудям, раскачивающимся под кофточкой.

— Да, какая разница, какого цвета эта хреновина в киндер-сюрпризе? — наконец вопрошает он.

Девушка театрально вздымает руки к воображаемым небесам, а потом также театрально обрушивает их себе на колени.

— Ты, это, на голубизну что ли намекаешь? — делает парень робкую попытку приблизиться к смыслу сказанного его подругой.

Девушка снова проделывает безмолвные эволюции руками.

— Выпейте лучше, — говорит подошедшая пожилая официантка, больше похожая на уборщицу, и ставит на их стол кружку пива и стакан ярко жёлтого (должно быть, апельсинового) соку.

— С этими надо что-то делать, — тихо говорит Лена, глазами показывая на соседей, — твой ход.

Делаю глубокий вздох и начинаю:

— Молодые люди, — произношу я, с наивозможнейшей добротой в голосе, обращаясь к новым персонажам, — простите за вторжение, но мы случайно подслушали ваш разговор и хотим вам сказать вот что. Вы (я поворачиваюсь к девушке) были абсолютно правы в своих рассуждениях относительно начинки шоколадных яиц, известных как «Киндер-сюрприз», только сделали немного поверхностные выводы. Мы с моей коллегой, — показываю на Лену рукой (Лена чуть привстаёт), — считаем, что смена цвета пластиковых капсул является свидетельством того, что производство этих самых «Киндер-сюрпризов» полностью контролируется роботами, то есть, машинами, которые не в силах проводить таких параллелей, как вы. Для них без разницы: что жёлтый, что салатовый.

Выражение лица девушки я, должно быть, запомню на всю свою оставшуюся жизнь. А вот, туповатый торец молодого человека изменился мало, видно, он у него вообще никогда не меняется.

— Очень хорошо, что вы обратили на это внимание, — продолжаю я, — мы с моей коллегой (Лена опять привстаёт) работаем над тем, чтобы открыть людям глаза на то, что всё больше и больше нашей жизни контролируется машинами. Это заговор — машины против людей. Сегодня это — производство шоколадных яиц, а завтра…

— Птицефермы! — хватает Лена эстафетную палочку. — Вот, ещё одно доказательство того, что машины уже почти завладели миром. — Лена держит в руке недавно обретённую картину. — Роботы овладели сознанием несчастного, нарисовавшего её. Он даже с закрытыми глазами видит их лишённые эмоций лица, точнее то, что у них вместо лиц…

Наши соседи зовут официантку, молча расплачиваются, встают и тихо, не оглядываясь, выходят.