Владислав Кетат - Стать бессмертным

У металлической, той самой, без ручки и петель, которую мы так бездарно пытались высадить с Мясоедовым, двери мы оказываемся через час с небольшим. Освещённая мощным мясоедовским фонарём, она выглядит ещё неприступнее, чем в прошлый раз. Один только бог знает, как мы дошли.

— Что дальше? — Мясоедов наводит фонарь на нас с Рыжовым. — Мне постучать?

— Не стоит, — отзывается Рыжов, — должны так открыть. Они знают, что мы здесь. Уберите фонарь.

— Виноват. — Мясоедов направляет фонарь в пол. — Не понял, то есть как, знают? Они нас слышат?

Рыжов отрицательно мотает головой.

— Знают. Но для соблюдения формальностей можете сказать: «Сим-сим, откройся!»

— Сим-сим, откройся! — громко, видимо, не оценив тонкого рыжовского юмора, произносит Мясоедов.

Дверь распахивается, как и прошлый раз — внезапно. Лёгкая судорога, вызванная исполнением ожидания, пробегает у меня от головы до ног и обратно. Хочется сесть, но некуда, поэтому я просто приваливаюсь к ближайшей стенке. Мясоедов, похоже, испытывает нечто подобное, поскольку у него вырывается негромкое «О-о-х».

В дверном проёме чернота. Мясоедов медленно, будто в том килограммов десять, поднимает фонарь, и мне становятся видны сначала сапоги, затем шинель, ремень, портупея, пуговицы, морда кирпичом и, наконец, шапка с кокардой.

— Ваши документы! — раздаётся из всего этого, вместе взятого.

Сердце моё добирается до пяток быстрее, чем в голове успевает сложиться картинка мести старшины Дворникова. Даже когда я понимаю, что передо мной не Дворников, а кто-то другой, почему-то широко улыбающийся, маленький, с детским лицом.

— Руслан, нельзя так пугать честных людей, — выговаривает Рыжов милиционеру, — вы поймите, милицейской формы боятся только порядочные, законопослушные люди. Собственно, поэтому они и являются законопослушными и порядочными. Преступники же ни вас, ни вашей формы не боятся…

— Виноват, Евгений Иванович, — совсем по-детски отвечает милиционер, — я думал, будет смешно.

«Охренеть, — думаю я, — я тут чуть в штаны не наложил, а этому дебилу смешно».

— Шутка удалась, — мрачно заявляет Мясоедов.

Мы все поворачиваемся к нему.

— У нас больной, вернее, больная, — говорит он ещё мрачнее. — Вы нас пропустите?

— Разве открытая дверь не является ответом на ваш вопрос? — слышится глуховатый голос у Руслана из-за спины. — Это, кстати, означает ещё и то, что вам самим придётся отвечать за свой сегодняшний поступок. Вернее, за его последствия.

Руслан исчезает в темноте, и в луче мясоедовского фонаря появляется некто маленький, с бородой, в смешной шапке. Его внешность рождает у меня в памяти какие-то неясные ассоциации, но вспомнить, где я его видел, не получается.

— Рад лицезреть вас в добром здравии, Евгений Иванович, — говорит он, — представьте мне ваших друзей.

— Охотно. — Рыжов делает шаг в сторону, чтобы нас с Мясоедовым было лучше видно. — Знакомьтесь, Мясоедов Дмитрий… простите, как вас по батюшке?

— Михайлович, — говорит Мясоедов, снимая с головы офицерскую ушанку, — можно просто Дмитрий.

— Как скажите. Дмитрий — офицер, бывший лётчик. А это. — Рыжов рукой показывает на меня. — Цейслер Алексей Германович, мой коллега, преподаватель.

— Вы забыли мою жену, — с горечью в голосе говорит Мясоедов.

— Простите, ради Христа. — Рыжов поворачивается к «ценному грузу». — На носилках жена Дмитрия — Светлана. Собственно, мы здесь из-за неё.

— Понятно, — подаёт голос маленький с бородой, — меня звать Лаврентий, я — временно слежу за нашим маленьким миром. Сорванец в погонах, который вас напугал — мой правнук, Руслан. Сейчас мы пойдём внутрь, я вас провожу. Думаю, что Евгению Ивановичу и вам, Алексей, там делать нечего. Мы с Русланом справимся сами. Идёмте, Дмитрий, смелее…

Только после того как он сказал слово «Лаврентий», я, наконец, вспоминаю, где же я видел этого странного персонажа, вспоминаю его каракули и разговор в ресторане и Лену, и всё, что было потом.

— Значит, вы у нас, Евгений Иванович, бог, — говорю я Рыжову, когда мы, проделав долгий путь назад, до дыры, вылезли из её и теперь медленно движемся по тёмному зимнему лесу в сторону города.

— Да, — запросто отвечает он и смеётся, — бог, очень приятно, бог.

— А вы, простите, бог чего? Или вы — бог, просто бог?

Рыжов меняется в лице.

— Не понимаю, чем вызван ваш сарказм. Вы же всё прекрасно понимаете. Слово «бог» в данном случае лишь фигура речи.

— Извините, я не хотел вас обидеть, — спешу оправдаться я. — Скажите, а вы действительно бессмертны? Вы никогда не умрёте?

Рыжов усмехается.

— А я-то думал, вы как учёный в первую голову спросите: «Как это всё работает?»

Мне становится немного неудобно, будто меня уличили в чём-то непотребном.

— Не издевайтесь, Евгений Иванович, я — не учёный, — говорю я. — Ладно, как это работает?

Рыжов усмехается снова.

— Честно сказать, не знаю, Алексей. Радиационный фон, температура, давление, влажность, напряжённость электромагнитного поля там совершенно обычные, в пределах нормы. Как везде, в общем. Илья, то есть, Илья Михайлович Щетинкин пытался в своё время этот вопрос с наскока расколоть, но у него ничего не вышло.

— Илья Михайлович? — вырывается у меня. — Он, что, тоже?

— Это я — тоже, — отвечает Рыжов, — и не кричите так. Если бы ни Илья, не гулять бы мне с вами сегодня под одной Луной. А, возвращаясь к теме нашего разговора, могу лишь предположить, что это следствие неизвестного нам пока физического явления, то есть, чего-то, что мы ещё не можем даже померить. Во всяком случае, я привык относиться к этому именно в таком ключе, и мне комфортно. Разумеется, я вам свою точку зрения не навязываю, пока отсутствует теоретическая база можно верить во что угодно, хоть в старика на небесах…

— Или в пещере, — вставляю я.

Рыжов смеётся.

— Совершенно верно, Алексей, можно и в него.

— Кстати, кто он? Уж не святой ли Лаврентий, часом?

— Ну, что вы, нет, конечно! — отвечает сквозь смех Рыжов. — Вы переоцениваете его возможности, но он действительно персонаж из бывших. Я бы даже сказал, из очень бывших. Теперь проповедует здесь помаленьку, да ещё, как вы видели, взял на себя обязанности сторожа. Добровольно.

— Могу я спросить, зачем?

— Сторожить или проповедовать?

— И то и другое.

— Думаю, всё ещё ищет смысл жизни, — Рыжов разводит руками, — но, похоже, никак не может найти.

— А вы, Евгений Иванович, я так понимаю, его уже нашли.

Рыжов из весёлого собеседника моментально становится серьёзным.

— Я — да, — говорит он.

— И в чём же он, позвольте спросить?

— А я вам уже сказал, тогда, в коридоре. Извините, но повторять не буду.

Я с трудом, но всё же вспоминаю, о чём мы говорили с ним тогда, как он выразился: «в коридоре».