Владислав Кетат - Флорентийская голова (сборник)

«А, ну тогда всё понятно, — подумала я, — так бы сразу и сказал». Поправила на плече папку с художествами и уверенно пошла на паспортный контроль.

Апрель — август 2008 г.

Автор считает своим долгом сообщить, что в названии настоящей повести не содержится аллюзий на одноимённое музыкальное произведение С. Н. Чигракова. Название связано с содержанием повести и ни с чем прочим. Любые ассоциации с указанным выше музыкальным произведением и его автором неуместны.

P.S. Пользуясь случаем, автор выражает С. Н. Чигракову своё глубокое почтение.

Когда люди собираются менять свою жизнь, они почему-то обычно начинают с волос. Они, меняющие свою жизнь люди, делятся на тех, кто волосы остригает и тех, кто, наоборот, их отращивает. Я отращивал. У людей моего поколения, вообще, какая-то болезненная страсть к длинным волосам, должно быть оттого, что нас (мальчиков, разумеется) заставляли коротко стричься в школе, а потом на военной кафедре в институте. Прямые тёмно-русые волосы до плеч, из которых при помощи резинки или шнурка можно было без труда смастерить рокерский хвост, появились после окончания института как символ перемены образа жизни и личной свободы.

Примерно в тоже время появилась и борода. Первый раз я отпустил её, будучи аспирантом (чтобы в корне отличаться от студентов) но после того как в ней застрял одноомный резистор (голубой бочонок, размером с… даже не знаю, с чем сравнить… о! с гильзу от пистолета Макарова), я её без особого сожаления сначала остриг ножницами, а потом, что осталось, сбрил.

Несколько позже, когда я уже перестал мерить свою жизнь семестрами, я отпустил бороду снова, и уже не стал от неё избавляться, а лишь иногда просил мастера укоротить её машинкой, когда заходил в парикмахерскую подравнять отросшие волосы. Я работал тогда в НИИ точной механики, создавая самому себе иллюзию принадлежности к учёной братии.

Вот в таком виде — с патлами до плеч и косматой бородищей — как-то раз весной я и ворвался в круглосуточный книжный магазин «Букбери» на Никитском бульваре и, после того как стеклянные двери подобно геркулесовым столпам расступились перед моим носом, громко спросил:

— Скажите, а где у вас тут Пелевин?

Вероятно, все слышали, что были раньше такие любители напиваться под Ерофеевские «Москва — Петушки» в электричке, которая следует описанным в книге маршрутом. А вот я любил под Пелевина Виктора Олеговича, начиная от Пушкинской площади и заканчивая, где-нибудь на Тверском бульваре или на Никольской. Я не был тогда алкоголик, просто любил выпить.

Пелевина в «Букбери» не оказалось. Точнее, было какое-то огромное, предназначенное для многозначительного стояния на полке, собрание сочинений, и ещё рассказы, которые я тогда не любил (да и сейчас не люблю).

Без «Чапаева» на «Пушке» делать совершенно нечего, решил я и купил упакованную в мягкий плебейский переплёт «Мастера и Маргариту», с которой и направился из магазина, сами знаете куда. Пешком.

Сесть на какую-нибудь из свободных скамеек, поставить между ног бутылку пива (остальные в рюкзаке), раскрыть на любом месте Книгу… Должно быть, это и не самый оптимальный способ провести выходной, но всё же лучше, чем просидеть его дома, поглощая мягкое Рентгеновское излучение из ящика с приведениями.

Свободный кусочек лавки, достаточный для нормального сидения, нашёлся в самом конце аллеи, недалеко от детской площадки. По этой причине (причине наличия этой самой площадки) бутылку пива я не выставил на всеобщее обозрение, а запихал в узкий, специально пристроченный именно для таких случаев, внутренний карман джинсовой куртки. Очень мне не хотелось быть разорённым за распитие в общественном месте.

Я раскрыл книгу (корешок при этом сразу лопнул), глаза мои побежали по строчкам, один абзац, второй, третий… и вокруг меня, словно на плавающей в кювете с проявителем фотобумаге, начала потихонечку проступать та Москва, которой уж нет и никогда, думается мне, не будет.

— Раньше я ненавидел, когда то, что вы держите в руках, называют «M&M», но теперь привык. Она тает в голове, а не в руках… — услышал я где-то над собой.

Я оторвал глаза от книги, в которую уже успел достаточно глубоко погрузиться, и увидел парня моего возраста с основательно початой винной бутылкой в руке. На парне был с виду дорогой, коричневый в тонкую серую полоску костюм и белая-белая рубашка с расстёгнутым воротом. Галстука не было.

— Разрешите присесть? — спросил парень и придурковато улыбнулся. — Все скамейки, как на грех, заняты.

Я нехотя подвинулся на ползадницы влево. Потом, когда увидел, что парень не помещается, двинул задом ещё чуть-чуть.

— Спасибо, — сказал парень и протянул мне так, как просят милостыню, свою ладонь: — Евгений, но друзья зовут меня старым школьным прозвищем — Ойген.

— Валентин, — буркнул я, пожимая его маленькую ладошку.

Раньше, я, наверное, встал бы и ушёл, потому что хорошо знаю, чем заканчиваются такие знакомства, но в тот раз не сделал этого, о чём впоследствии много раз жалел и столько же раз воздавал небесам славу.

После рукопожатия парень отвернулся к пруду и замер. Каждую секунду я ожидал от него какой-нибудь реплики, но он сидел молча и при этом совершенно неподвижно, даже ни разу не притронулся к бутылке, которую держал в левой руке.

Через минуту я поймал себя на мысли, что уже не могу сконцентрироваться на чтении. Какое-то время мои глаза ещё шарили по тексту, но он тут же, не отпечатываясь в голове, бесследно исчезал, словно уплывающие в никуда титры по окончании кинофильма. Я закрыл книгу и закурил.

— Я тоже раньше использовал такой способ для вызова духов, но потом заставил себя отказаться от этого. — Парень повернулся ко мне и сделал глоток из бутылки.

Я кивнул.

— Дайте-ка посмотреть, — сказал он и потянулся к книге.

Я отдал ему мягкий томик и отодвинулся ещё чуть-чуть.

— Азбука-кла-а-ассика, — протянул парень, — знакомая вещица, — затем открыл книгу примерно на середине и пару минут читал, а, может, делал вид, что читает.

За это время на его лице успело смениться несколько выражений от блуждающей улыбки, до несколько наигранного, как мне показалось, удивления. Наконец, он оторвался от чтения и повернулся ко мне.

— И кого именно вы хотели соткать тут из воздуха, можно спросить? Воланда?

Я ничего не ответил, только показал жестом, что книгу неплохо бы было вернуть.

— Понимаю, вы не хотите разговаривать, — продолжил парень, постепенно повышая голос, — это правильно, скажи вы хоть слово в ответ, и это будет означать, что вы приняли мои правила игры и вам придётся говорить и дальше. А что, если я начну вас оскорблять? Тогда, что? Драка? Дуэль? Катание в пыли?