Артур Дойль - Затерянная земля

— Что случилось? Что случилось?..

Его взгляд, переходя от одного к другому с любовью остановился на машине. Казалось, он припомнил все.

— Надя!.. Наденька! — продолжал он тихо. — Ты пришла?.. Дорогая моя!..

Сильное механическое сотрясение — удар голышом — в минуту душевного кризиса подействовало на него благотворно. Память вернулась к больному. Она вернула его к тому моменту, в котором оставила. Все, что случилось во время болезни, для него не существовало.

Надежда, поняв все это, бросилась к нему в объятия.

— Дядюшка! Бедный, добрый дядюшка! — зарыдала она.

Однако мы должны были действовать энергично. Опасность приближалась. Послышался крик. Я оглянулся и увидел Фелисьена, склонившегося над пропастью с выражением отчаяния.

Каму исчезла!.. Там, глубоко на уступах, в тени, отброшенной скалой, что-то двигалось, перескакивая с места на место.

— Они утащили ее, — кричал Фелисьен. — Они набросили на нее ремень и стащили вниз. Я должен идти за ней! Я должен идти за ней! Помогите мне, да помогите же!

Он хотел вырваться, чтобы броситься на гак-ю-маков. Мы крепко держали его, пока он не успокоился.

Каменистое пространство внизу кишело троглодитами. Один из преследователей вызвал подкрепление из Катмаяка. Дикое бешенство овладело ими, — стремление уничтожить нас, непонятным образом ушедших из подземной могилы, в которой они нас похоронили.

Я хорошо знал их характер, чтобы допустить, что они откажутся от своего намерения. И действительно, гак-ю-маки приготовились к нападению и начали ловко взбираться по ступеням. Стрелы свистели; голыши из пращей падали как град, высекая из камней скалы пучки искр.

Завязалась бешеная битва. Наши ружья гремели. Выстрелы и крики наполнили ночной край, прежде столь тихий. Мы стреляли с расчетливой осторожностью, так как число наших зарядов было очень ограничено.

Клубки тел скатывались вниз, но это не удерживало живых, и новые враги лезли все выше и выше. Мы слышали их тяжелое дыхание, шум осыпавшегося под их ногами щебня. Но, прежде, чем передние достигли ограды, ее тяжелые камни отделились и с шумом стали рушиться вниз.

Нападавшие были отброшены, и кровавая борозда в их рядах обозначила ужасные потери. Уцелевшие бежали вниз. Нападение было отбито. Гак-ю-маки тихо заняли равнину и развели огни.

Последними камнями, какие могли найти, мы обновили ограду. А дальше нам не оставалось ничего другого, как драться топорами, дубинками, прикладами ружей, потому что мы расстреляли все наши заряды.

Снеедорф коротко обрисовал Алексею Платоновичу наше положение. Ученый пришел в себя в такой степени, что мог взяться за дело. Мы заявили, что если он не приведет машину в движение, — мы погибли.

Профессор в ответ на это гордо заявил:

— Через полчаса я буду готов!

— Хватит ли запаса спирта?

— До берега? Хватит!

— Поднимет ли этот циклоплан пятерых?

— Если бросить все лишнее… — И больше не обращая на нас внимания, он занялся своей машиной.

Теперь у нас был опытный воздухоплаватель, который сумеет управлять этой небесной колесницей. Надежда на освобождение опять ожила в нас. Только хватит ли у нас времени для этого!

Я слышал, как спирт с клокотанием заполнял резервуары. При свете факела Алексей Платонович осматривал турбины и моторы, чистил и смазывал их. Время от времени мы подходили к Алексею Платоновичу.

— Можно ли исправить? Удастся ли?.. И когда?

Он отвечал нервно, разгоряченный и потный, несмотря на холодный ветер. Он впадал в бешенство, когда работа не удавалась. Мы должны были помогать ему: приносить винты, ключи, масленки. Он кричал как разозленный ребенок. Но постепенно успокоился, а с ним и мы.

Мы заглянули в пропасть. Гак-ю-маки были здесь, покрытые снегом, свернувшиеся вокруг погасших костров. Казалось, их стало больше.

Я ходил вдоль ограды, не спуская глаз с равнины. Внизу зажигались новые огни. А когда я молча, почти рассеянно оглядел подъем, я заметил там какое-то движение. Что-то свернувшееся за камнем в нижней части каменного подъема, осторожно двинулось. Я тихо позвал товарищей.

Фигура была еще неразличима, скрываясь настолько, насколько возможно. Теперь она поднималась по ступеням.

— Подождите! — упорно вглядываясь, сказал Снеедорф. — На гак-ю-мака не похоже. Смотрите, троглодиты тоже увидели этого человека. Они несутся к ступеням с натянутыми луками. Стреляют! Они его преследуют. Кто это?

Человек тоже заметил, что его преследуют. Он старался уйти, и, напрягая силы, карабкался к нам. Вот он в тени; вот появился в свете месяца.

И тут удивленный голос Снеедорфа подтвердил то, что боялся выговорить каждый из нас.

— Смотрите! Да ведь это Сив!..

Это был он, Сив, которого мы уже давно считали мертвым и о котором уже давно не говорили.

Он пробирался вверх, через острия скал, на виду у дикарей. Видя, что они не в состоянии схватить его, гак-ю-маки начали пускать в него стрелы, метать дротики. Сив не издавал ни звука. Вдруг показалось его лицо на краю каменной площадки. Какое это было страшное от ужаса и боли лицо!

Каким чудом мог прожить этот человек один среди хищных зверей, среди безжалостной природы Каманака?..

Как удалось ему избежать гак-ю-маков? Несчастный, исхудалый сверток из грубых звериных шкур, полный грязи, пропахший дымом чадящего костра.

Хрипя, он перелез через камни и упал на площадку. Тут только мы с ужасом увидели, что восемь стрел засели в его теле. Он не имел времени вытаскивать их.

И одна стрела прошла у него горлом. Он не мог говорить. И этот несчастный человек полз, как зверь, выкатывая окровавленные белки своих испуганных глаз.

Он полз к Снеедорфу. Подполз, хрипя, и обнял ноги своего спасителя. Верный, как собака, до последней минуты, он склонил свою поседевшую голову к его ногам.

И вот, когда он метался от боли, разорвался мешок, который он нес за спиной; содержимое мешка рассыпалось и засверкало при свете луны. Это было золото.

Но хлещущая из раны кровь залила горло Сива Кьельтринга, и розовая пена выступила у него на губах. Его тело несколько раз дернулось и затихло. Мы подняли мертвого Сива и отнесли его в заднюю часть пещеры.

Но откуда же это золото?.. Несчастный со страстью собирал его во время своего одиночества.

Нашел он его, очевидно, в русле реки Надежды, и это обстоятельство объяснило мне странность его поведения, когда мы увидели у ледника Снеедорфа остатки автомобиля. Он заметил там золотой самородок и старался скрыть свою находку. Потом он жил изгнанником, в сознании своей вины, ужасной жизнью дикаря, издали следя за нашей судьбой.