Артур Дойль - Затерянная земля

Младыш даже привязался к собаке. Вначале, в самый разгар жестокой зимы, когда дни, ночи, недели тянулись как одно долгое напряженное мгновение, его просто успокаивало сознание, что собака остается при нем, не отходит от его логова всю ночь и, случись завтра неудача на охоте, она во всякое время обеспечит ему хорошую трапезу. И собака как будто понимала Младыша: была очень вежлива, но никогда не приближалась к нему настолько, чтобы можно было схватить ее рукой. Однако, пока длились такие несколько натянутые отношения, они успели многому научиться друг у друга. Им так славно сиделось вместе короткими зимними днями, когда у Младыша бывал достаточный запас пищи для них обоих, а каменное логово было уже устроено, и солнце хоть чуточку пригревало их со своего далекого небесного пути.

В руках у Младыша звенел и дымился кремень; на досуге он всегда мастерил какое-нибудь новое оружие. Но, сидя и обтесывая кремень, он иногда вдруг начинал жадно высматривать что-то в холодном воздухе и поводить над кремнем носом, — пахло гарью, огнем! Было внутри кремня, дробившегося под ударами, что-то пахнущее тлеющими под пеплом угольями. Младыш широко раздувал ноздри и втягивал в себя запах гари, напоминавший ему также запах опаленного дерна после грозы, или запах утреннего тумана в первобытном лесу, или тяжелого ночного пота растений, испарявшегося под солнцем. Младыш глубоко втягивал в себя воздух и вздыхал, вздыхал. Да, он тосковал по огню. И готов был без конца обтесывать кремни, хотя бы только для того, чтобы вдыхать в себя этот близкий и в то же время столь далекий запах огня, исходивший от осколков камня.

В промежутки, когда окружавшие Младыша опасности и заботы не так сильно донимали его, он принимался осматривать свою собственную особу и находил, что кожа его покрыта струпьями от грязи и насекомых и кусками запекшейся крови убитых им животных; тогда он соскабливал с себя некоторые струпья и съедал их; вот как произошла на свет чистоплотность.

Волосы, покрывавшие его тело, стали понемногу выпадать, — он больше не нуждался в собственной шубе, так как постоянно носил звериные шкуры. Вообще, он был здоров и отлично процветал на открытом воздухе, который не давал ему лежать на боку и нежиться. Младыш окреп, сила его все росла; росло и умственное его развитие, что, впрочем, не мешало ему с чисто звериным аппетитом набрасываться на всех теплокровных животных, которые, как и он, предпочли остаться на севере и приспособиться к новому климату.

Тем временем зима кончилась. Младыш не сразу понял это. Ночи вдруг стали теплее, и солнце стало подыматься выше, — как раз, когда он, наученный опытом студеной зимы, готовился, стиснув зубы, к еще более жестоким морозам и еще более трудному житью-бытью. И вдруг мороз пошел на убыль!

И лишь теперь, когда стало чуточку светлее, и дни начали прибывать, Младыш понял, что он перенес за время этого ужасного долгого мрака. Пока царила тьма, он неистовствовал в первобытном зверином отчаянии, не помня себя, весь во власти одного стремления — выжить; теперь он начал отмякать и отводил душу какими-то странными звуками, которые судорожно вырывались у него из горла; это был смех. Плохо же ему пришлось! Но он скоро забыл об этом и как бы очнулся.

Настало лето, и Младыш решил, что холод исчез навсегда. Но зима пришла опять, да еще более лютая, чем прежде, и Младыш узнал такие ужасные мучения, каких еще не испытывал. Он едва выжил. Лето опять поставило его на ноги, и теперь он научился уму-разуму, понял и принял смену времен года и стал готовиться к зиме заблаговременно.

Каждая новая зима была продолжительнее и холоднее прежней, а лето все убывало, пока не превратилось просто в короткий дождливый отрезок вечной зимы. Ледник все рос и расширялся.

Горные вершины совсем скрылись под сплошным куполом снега, все прибывавшего и прибывавшего. Снег слеживался под давлением новых верхних слоев и превращался в мощный слой ледяного теста, которое сползало по склонам гор и понемногу заполняло долины. Короткое лето не могло особенно повредить Леднику; оно только крепче спаивало его; оттаявший от тепла снег на его поверхности замерзал при первых холодах снова, и Ледник, лишенный снежного покрова, так и сверкал сине-зеленой глубиной на всем своем протяжении, и на горных вершинах, и далеко в долинах. Отблеск этой зеленой бездонности наполнил с течением времени весь горизонт Младыша, все увеличиваясь по мере того, как Ледник незаметно расползался с горных вершин по всему краю.

Ледник вытеснял самую землю, дробил ее в порошок и сминал чудовищной тяжестью движущегося льда. Темною ночью Младыш слышал подземный грохот и скрежет льда, который разворачивал и срывал скалистую почву в своем непрестанном медленном движении вниз, увлекаемый собственной непомерной тяжестью. И Младыш в ответ на это скрежетал зубами.

В тихие морозные дни холод впивался острыми зубами во все поры тела, дыхание вылетало у Младыша из носа какими-то белыми сгустками, а кровь так и колола под кожей, словно звездный дождь. В такие дни он удивлялся, что все еще жив, и радовался этому.

Младыш вполне возмужал и, закаленный несколькими зимами, мог вести своего рода обеспеченную и размеренную жизнь, хотя все еще оставался кочевником. С тех пор как он уразумел смену времен года и научился готовиться к зиме, неосмысленная борьба с холодом сменилась более рассчитанным образом действий.

Он вялил мясо в благоприятное время года и припрятывал его про запас на время холодов. Дичи водилось кругом достаточно и зимою, но Младыш считал за лучшее устраивать себе прочное и вместительное жилье из камней, в котором можно было бы проводить всю холодную пору, а это привело к тому, что он стал делать себе на зиму и запасы пищи. Итак, вполне оседлой жизни он еще не вел, но каждую весну выбирал себе новое место охоты и там оставался на всю следующую зиму.

Свое жилье он устраивал теперь с немалым старанием и по определенному плану. Если ему попадалась естественная пещера, он завладевал ею, предварительно убив медведя, обыкновенно первого ее хозяина, или же строил себе жилье сам, громоздя большие камни один на другой и затыкая все отверстия камнями помельче. Это невысокое каменное жилье он стал углублять, выкапывая под ним в земле яму, которую устилал мохом и звериными шкурами. Тут он и спасался от холода в длинные темные ночи.

Охотиться он продолжал и зимою, но никогда не отходил от дома настолько, чтобы не успеть вернуться домой на ночь.

Хотя у него не было ни огня, ни света, он все-таки кое-что мастерил в своем жилье; если ему не хотелось спать, и запасов вяленого мяса было достаточно, он возился с кожами, содранными с убитых животных. Терпеливо жевал он их вершок за вершком, добиваясь, чтобы они из грубых, жестких и ломких стали мягкими и хорошо бы растягивались. Такому приему его научила горькая нужда, необходимость, как и всему остальному, что он знал; во время голодовок ему часто приходилось довольствоваться обгладыванием остатков мяса с кож, и он заметил, что кожи, побывав у него в зубах, становились прочнее и приятнее на ощупь. Те же голодовки надоумили Младыша заготовлять впрок мясо, провяливая его.