Сергей Трищенко - Я – начальник, ты – дурак (сборник)

Ну, чиновника два раза просить не нужно. Хотя иногда и у него взятка поперёк кармана становилась: не понимал чиновник, то ли Уста иронизируют, то ли издеваются. Ну не могут же столь высокопоставленные Уста взятки одобрять! Он же с ними не делится!

Пробовали жители планеты не замечать Уста — не получилось, уж очень громко те орали. Разве можно не реагировать, если у тебя над самым ухом гаркают:

— От лица службы объявляю благодарность!

А ты всего-навсего «козу» из носа вытащил. Впору обратно запихивать.

Пробовали люди закрывать уши — тоже не получается: друг друга не слышат.

Но потом всё же как-то приспособились, да так и живут: под грубые окрики после доброго дела, да под похвалу за недостойные поступки.

Над одной планетой парила Сияющая Задница. Она светилась ярче солнца, поэтому когда солнце порой заходило за неё, обитатели планеты этого не замечали: у них по-прежнему оставалось светло. И когда солнце исчезло окончательно — то ли ушло, обидевшись, то ли погаснув от старости, то ли его перепродали ушлые космические торговцы жителям одной из Тёмных планет, — этого тоже никто не заметил. А если кто-то и заметил, то не придал значения.

— Зачем нам солнце? — говорили такие. — Когда у нас есть Она… — и они широко разводили руками, пытаясь хотя бы в мечтах охватить предмет своего вожделения. Но, конечно, у них ничего не получалось.

Сияющая Задница парила над миром неподвижно, ничем не выказывая своего к нему отношения. Разве можно считать отношением спорадические выбросы удушливых газов или более существенных вещей? Тем более что это происходило вне всякой зависимости от обращаемых к Сияющей Заднице мольбам и просьбам.

Учёные спорили. Одни утверждали, что подобное положение Задницы прямо указывает на то, что высшие силы игнорируют их планету. А уж как относиться к игнорированию — другое дело.

Другие, наоборот, доказывали, что над теми планетами, от которых Высшие Силы достоверно отвернулись, нет ничего, их небеса пусты. И, значит, попусту возносить просьбы к небесам: реакции не будет никакой.

И поэтому когда Сияющая Задница напрягалась, извергая отнюдь не благородные газы, а иногда и чего-нибудь покруче, такие учёные считали подобное чем-то вроде особого проявления благодати, своего рода Верховным Символом.

— Какой же это символ, когда все задыхаются? — возражали им.

— Кто вы такие, чтобы пытаться познать божественное откровение? — с пафосом возражали заступники Сияющей Задницы. — Может, оно как раз и заключается в том, чтобы выжили самые стойкие?

— А, гм… падающее с неба?

— Но это же удобрение! Для повышения плодородности почвы! — удивлялись апологеты. — Иначе ничего не будет расти!

Да, земли на планете были благодатно-плодородны, они давали по три-четыре урожая в год. Этому же способствовал и мягкий климат — Сияющая Задница излучала не только свет, но и тепло, — а также защищала от губительных космических лучей: на планете не было озонового слоя, а Сияющая Задница притягивала к себе всё и вся.

Жители планеты жили спокойно и счастливо, не опасаясь никакого инопланетного вторжения: Сияющая Задница надёжно защищала планету. Откуда ни пытались подобраться враги, они неизбежно попадали в Задницу.

И пусть из-за Сияющей Задницы не было видно звёзд — кому они нужны, эти звёзды? Спокойная жизнь важнее. Тем более что ни о звёздах, ни об иных мирах обитатели мира Сияющей Задницы даже не догадывались. Откуда им знать о других планетах и звёздах, когда всю жизнь, от рождения до смерти, на небосводе единственно царила Сияющая Задница…

Над одной из планет гордо реял Величественный Фаллос. Ничто не могло смутить его величие: ни грозовые тучи, чёрной шевелюрой клубящиеся вокруг, ни лютый холод заоблачных высей, которые любую гору, дерзнувшую подняться на их высоту, окутывали ледяным покрывалом, замораживая дальнейшее стремление к росту. И ни нескромные взгляды живущих на планете людей.

Фаллос реял над миром, словно недостижимый символ. Он и был символом, идеей данного мира. Немало мужчин и женщин, робко взглядывая на него, вздыхали — одни с грустью и завистью, другие с вожделением и любовью. Ибо равнодушных не было. Немало жён попрекали на брачном ложе своих и чужих мужей, и немало мужей огрызались в сердцах, понимая, что идеала достичь невозможно.

— Ах, если бы!.. — вздыхала женщина, молитвенно прижимая руки к груди.

— Ты будешь на нём, словно свинья на вертеле! — разражался бранью муж.

— Да пусть хоть как муха на булавке, а всё не зубочисткой в зубах ковырять! — парировала жена.

Но были и другие. Молча взирая на маячащий в облаках символ, они не забывали обратить внимание и на находящихся рядом. Эти, по крайней мере, могли ответить взаимностью.

Но Величественный Фаллос продолжал парить на миром, и, взглянув на него, неизбежно приосанивались и подбирали животы почтенные отцы семейств, изо всех сил тянулись вверх маленькие мальчишки, лихорадочно придумывали что-то подростки с горящими глазами. Но, как ни старались, ничего нового придумать не могли.

Вот и вся история.

Вы спросите, почему я написал только о Величественном Фаллосе? Ведь где-то, говорили, есть ещё более удивительная планета — над которой парит Е…чая П…, и там, по слухам, такое творится!..

Да полноте вам! Неужели кто-то может всерьёз что-то сказать о планете, которая п… накрылась?

Борис лежал на кровати с закрытыми глазами. Потом кровать открыла глаза и сбросила Бориса на пол. Она выспалась и захотела привести себя в порядок. Кровать сосредоточилась и принялась передавать Борису телепатический приказ. Борис, неосознанно уловив его, принялся безропотно убирать кровать, поправляя простыню и разглаживая одеяло.

Затем Борис вспомнил, что забыл напоить унитаз, а заодно и накормить его. А может, это унитаз телепатически напомнил Борису, что негоже забывать о нём.

Унитаз глотал жадно, урча от удовольствия.

После пришёл черёд бритвенного станка. Тому взбрело в голову сделать несколько физических упражнений — ничего особенного, лёгкий комплекс привычной утренней гимнастики. Но, поскольку сам станок двигаться не мог — запретил доктор — передвигать его пришлось Борису. Чего не сделаешь, если хорошо попросят.

Пока Борис торопливо проделывал утренние эволюции, одежда терпеливо взирала на него со стула. Терпеливо, хотя и с некоторой укоризной. Она молча напоминала, что замёрзла за ночь и пришла пора её погреть. Что Борис молча и выполнил в своё время.

С особым тщанием Борис затянул шнурки: они стремились сохранить стройность и хотели всегда находиться в тонусе.