Ник Ришелье - Дневники Пирамиды

Дабы не вводить читателя в заблуждение странностью предлагаемого ниже текста, считаю необходимым дать некоторые комментарии по поводу его происхождения.

Итак, в 53 году, незадолго до известных трагических событий на станции Ио-2, я оказался на Марсе в качестве геолога и журналиста одновременно. Искушённый читатель космических очерков, конечно же, знает, что в отдалённых внеземных колониях каждый член экипажа должен обладать в совершенстве как минимум двумя профессиями. Ваш покорный слуга был тогда (и остаётся по сей день) специалистом по строению внутренних планет Солнечной системы, а также (по отзывам коллег) весьма неплохим поваром. Ну а поскольку заниматься сочинительством в нашем отряде никто не хотел, мне пришлось начать осваивать и эту профессию.

Освоение оной заключалось в следующем. Каждый день я аккуратно записывал все события, происходившие с нами на Марсе, и старался отдельно давать им свою эмоциональную и профессиональную (как геолог) оценку. Поэтому восстановить ход событий в те знаменательные для истории всего человечества дни не составит для меня особого труда.

11 ноября мы втроём (то есть я, Валентин Лавров, и два моих помощника: астрофизик и инженер Олег Хоркин, биолог и врач Пьер Лакруа) обследовали так называемые рудники в 100 км к северу от поселения. На местном жаргоне слово «рудник» означает вполне естественный провал (или промоину?) на марсианской поверхности с разветвлённой системой подземных туннелей. Нечто похожее можно наблюдать, например, в альпийских ледниках, где подобные системы ходов образует во льду вода.

Тогда ещё некоторые романтики в высшем эшелоне власти надеялись на встречу с добрыми инопланетянами, готовыми с радостью поделиться своими фантастическими технологиями с людьми. Так что финансирование исследований различных подозрительных с этой точки зрения объектов было весьма щедрым. Впрочем, рудниками интересовались и военные, и даже известный своими хронометрическими опытами физик Куравин.

Именно Куравин, спустя несколько лет после описываемых событий, присылал на рудники своего помощника, некоего Давида, с неопределённой целью «посмотреть и пощупать».

Иными словами, рудники интересовали всех, кроме специалистов вроде меня. И, как оказалось, интересовали не зря.

Продолжая лёгкую и бесцельную прогулку по Марсу, я со своими спутниками спустился уже в десятую шахту исследуемого рудника. Мы последовательно обошли и сфотографировали все ответвления, Пьер уже сидел на ящике с аппаратурой и строчил десятый ничего не значащий отчёт, как вдруг раздался грохот, и Олег, стоявший неподалёку от меня, провалился вниз.

Я с перепугу повалился на землю и стал медленно подползать к краю образовавшегося провала. Заглянул вниз и посветил фонариком — тьма была непроглядная. Я позвал через шлемофон:

— Олег! Ты жив?

Тишина.

— Олег!!

Ко мне справа подполз Пьер с альпинистским снаряжением и начал методично прилаживать к поясу карабин. Я ему помог, и через некоторое время француз уже спускался вниз. Дальше я рассказываю с его слов.

Когда Пьер опустился метров на 5, его подсевший фонарик выхватил из глубины твёрдую поверхность. В неверном свете фонаря пол казался идеально ровным. Впрочем, вскоре выяснилось, что так оно и есть. На полу сидел невредимый Олег Хоркин и озирался по сторонам. В его взгляде было что-то безумное. Пьер спустился к нему и сел рядом. Их разговор, как и все разговоры на Марсе вне поселения, происходил по радио, поэтому я хорошо слышал обоих.

— Олег, — позвал Пьер, — что с тобой? Ты цел?

— Да, — после долгого молчания отозвался тот. — Ты лучше оглянись вокруг, Пьер!

Далее было слышно сопение, вздохи, и наконец, лёгкий французский мат, после чего Пьер изрёк:

— Египет? Здесь? На Марсе?

А увидели они вот что. Огромный зал с идеально ровными стенами. В каждом из четырёх углов откуда-то из-под потолка лился неяркий красноватый свет, который выхватывал из темноты углы помещения. И даже при столь слабом освещении на стенах и потолке можно было различить силуэты, до боли знакомые нам из школьных учебников по древней истории. Это были изображения египетских фараонов, картуши с их именами и длинные аккуратные ряды загадочных символов, прочерченных прямо в шлифованной поверхности стен каким-то очень точным режущим инструментом.

— Вот это да! — сказал Олег. — Жаль, что среди нас нет египтологов… Кто бы мог подумать…

На следующий же день, конечно, всё поселение сбежалось посмотреть на великое открытие, а Земля дала указания оцепить зону рудника (от кого, непонятно) сигнальными маяками, ничего не трогать и ждать.

Мы выполнили всё по инструкции, но ждать, разумеется, не могли. Пьер с Олегом по праву первооткрывателей облазили загадочную пещеру вдоль и поперёк, но ничего интересного, помимо надписей на стенах и потолке, не нашли. Удалось установить, что свет в пещеру поступал не от какого-то загадочного вечного источника энергии (как думали некоторые мои коллеги из поселения), а шёл по специальным длинным и узким тоннелям идеального квадратного сечения, вымазанным вдоль всей поверхности неизвестным светоотражающим составом. Выходы туннелей мы обнаружили в десятках метров от рудника.

Кроме того, расставленное вокруг рудника сейсмическое оборудование с ультразвуковыми сканерами помогло определить, что исследуемый рудник находится на развалинах гигантской пирамиды, уходящей своим основанием под пески Марса метров на пятьдесят, если не больше. Пирамиду тут же окрестили Красным Хеопсом, а найденную, как потом оказалось, верхнюю и самую маленькую камеру пирамиды назвали дачей мумии, намекая на её отдалённость от земной усыпальницы фараона.

Я спускался в камеру трижды. Первый раз — сразу после Пьера, когда мы только обнаружили её. И, будучи в полном замешательстве, я тогда ничего, кроме надписей на стенах, не видел. Второй раз — спустя несколько дней, когда в заветном помещении побывали все, кому не лень.

И именно во второй раз я обнаружил тайник, о котором так много писали в прессе 54-го года. Тайник был расположен точно посередине северной стены камеры на уровне глаз (камера и сама пирамида были, как и положено, ориентированы строго по сторонам света). Он представлял собой идеально ровную прямоугольную нишу в сечении 30 на 30 см и глубиной около 50 см, наглухо закрытую известняковым блоком.

Именно это меня, как геолога, и заинтересовало. Конечно, после изображений фараона на Марсе меня уже ничто не могло удивить, но вот заинтересовать — зачем вдруг понадобилось кому-то тащить сюда известняк с Земли — могло. Я аккуратно вытащил блок из стены и обомлел. В нише лежали свитки папируса, усеянные письменами!