Яна Ясинская - Голодные игры: Из пепла (СИ)

- Нет. Да и зачем? Теперь это просто музей. А без гида и вовсе обыкновенный лес. Нам вполне хватает общего спутникового наблюдения. Впрочем, надо отдать должное посетителям. За все эти годы не было ни одного случая вандализма. Люди с трепетом относятся к памяти о вас.

- Памяти о нас?! – меня передёргивает. – Звучит жутко. Мы что, покойники?

- Нет. Вы легенды, - смеётся Плутарх, исчезая в планолёте.

- Легенды! Скажет тоже! – фыркаю я, усаживаясь позади мужа на квадроцикл.

Хорошо ещё хоть удобную одежду надеть додумалась. Невольно замечаю, что мой костюм чем-то похож на тот, в котором я была на первых «Голодных играх».

- Ну что, Пересмешница, поехали в прошлое? – улыбается Пит.

Обхватываю мужа руками за талию, посильнее прижимаюсь к нему. Квадроцикл едет быстро и на удивление мягко, абсолютно никакой тряски, и это, несмотря на то, что мы несёмся по лесу.

Первой нашей остановкой становится поляна Руты. Пит, понимая, что мне надо побыть одной, остаётся чуть в стороне. Напряжённо наблюдая за мной, чтобы в случае чего, броситься ко мне в любую секунду.

Я не сразу узнаю эту поляну, потому что за эти годы она вся заросла белыми полевыми цветами. Теми самыми, что я украшала мёртвое тельце моей маленькой подружки.

На глазах – слёзы, на губах – лёгкая усмешка. Надо же! Как всё же природа отвоёвывает своё. Эта поляна так похожа на мою Луговину. Луговину - некогда уродливо перекопанную, превращённую в братский могильник, но затем вновь поросшую золотисто-зелёным ковром одуванчиков. Невзирая ни на что. Вопреки всему. Точно также, как и поляна Руты, которая сейчас утопает в её цветах.

Не выдерживаю. Поднимаю голову и пою те самые ноты, которым научила меня Рута. Наш с ней опознавательный знак. Незамысловатую мелодию тут же подхватывают сойки-пересмешницы, разнося по всему лесу. И в этот момент мне кажется, что моя Рута жива.

Я не сразу замечаю, что ко мне подходит Пит. Обнимает меня. Успокаивается.

- Жизнь продолжается, Китнисс. Рута всегда будет жить в наших сердцах, - шепчет он.

И я верю ему. Потому что для меня Рута всё жива. Она в моём сердце. В моей памяти. Она – одна из тех, ради памяти которых я сейчас и нахожусь здесь.

Пит ведёт меня к квадроциклу. Мы едем дальше. Подъезжаем к ручью. Тому самому, где я нашла раненного Пита.

Поднимаю голову вверх – уже полдень. Ярко светит палящее солнце. На этот раз его не усиливают специалисты Капитолия. Солнце настоящее. Над ареной больше нет купола.

Оставляем квадроцикл и дальше уже идём пешком вдоль ручья. Мы оба, не сговариваясь, прекрасно знаем, что направляемся к нашей пещере. На полпути делаем привал. Как раз неподалёку от того места, где я мыла раненного Пита.

Пит останавливается, с деловым видом оглядывается, словно в поисках чего-то важного.

- Что ищёшь?

- Музейную табличку с надписью: «Здесь Китнисс Мелларк впервые постирала трусы своего мужа».

Прыскаю от смеха. Всё-таки мой Пит неисправим. Он умудряется шутить даже в самой трагичной ситуации. Невольно вспоминаю, как тяжело раненный Пит, сидя на этом самом месте, предлагал мне, зелёной от одного вида вытекающего из его раненной ноги гноя, поцеловаться.

Явно же издевался, гад! Хотя сам при этом в прямом смысле умирал. В этом весь мой Пит. В отличие от меня в нём всегда жизни было куда больше, чем смерти.

- Если бы я знала, сколько раз мне в будущем придётся стирать твоё бельё, я бы, может, и не стала устраивать те постирушки раньше времени, - отшучиваюсь я.

Идём дальше. Вот она. Наша пещера.

Пещера, в которой мы с Питом впервые поцеловались. Где я впервые испытала неведомый до этого мне голод, утолить который смог лишь Пит.

Сердце невольно сжимается, когда мы входим в пещеру. Это так странно: за двадцать лет здесь абсолютно ничего не изменилось. Сумрачно, сыро. На полу лежит наш спальный мешок. Либо точная копия старого, либо это он и есть. Как сейчас помню, мешок был сделан из сверхпрочного материала. Двадцать лет для него как двадцать дней. Чуть в стороне – посуда, оставшаяся от щедрого подарка спонсоров. Надо же! Музейные работники сохранили даже её.

Я настолько погружена в воспоминания о том бледном болезненном мальчике, который фактически умирал в этой пещере у меня на руках, что не сразу замечаю, как сильные руки мужа – этого самого «оклемавшегося» мальчика - обнимают меня. Как его горячие губы нежно целуют меня в шею.

- Здесь ты впервые меня поцеловала, - шепчет Пит. – Почему ты это сделала? Ведь в тот момент ты не любила меня.

- Не знаю, - скрестив руки, обнимаю мужа ладошками. – Честно, не знаю. Тебе было так плохо, ты умирал, а я… Что я ещё могла сделать?

- Наверное, не очень приятно целовать парня, к которому ничего не чувствуешь? – в голосе мужа звучит скрытая обида.

Мы никогда раньше не разговаривали с Питом на эту тему. Оборачиваюсь, с нежностью целую мужа, словно компенсирую ему всю свою прошлую нелюбовь. Все свои прошлые сомнения, относительно моих чувств к нему. Какой же глупой я всё-таки была! Задумчиво улыбаюсь.

- Ну… Я бы не сказала, что я к тебе уж совсем ничего не чувствовала.

- Это как? – Пит явно заинтригован.

-То есть, когда я поцеловала тебя в первый раз, единственное, что я действительно почувствовала, это твои горячие губы… Тебя так лихорадило в тот момент. Но зато потом, когда лихорадка прошла, и мы оба были почти здоровы… Вот тогда я впервые в жизни и почувствовала это…

- Что «это»?

Невольно смущаюсь. Вот будто он не понимает, о чём я говорю!

- Я впервые почувствовала голод. Голод по тебе. Сейчас, спустя двадцать лет брака и три беременности, я понимаю, что это было желание… - смущённо смеюсь. – Кому скажи: Пит Мелларк, я умудрилась захотеть тебя прямо в этой пещере, когда вокруг царил такой ужас. Если честно, этот странный голод жутко выбил меня из колеи. Я не могла понять, что со мной происходит. Почему мне так хочется, чтобы ты не прекращал меня целовать. Знаешь, я даже немного разозлилась на тебя, когда ты внезапно отстранился. Мне так хотелось ещё, а ты…

- Я помню тот поцелуй, - Пит как-то странно улыбается. – Мне крупно повезло, что как раз в тот момент у тебя из раны на лбу пошла кровь.

- Почему повезло?! – не понимаю я, слова мужа меня обижают. – Тебе что, было неприятно меня целовать?

Пит виновато вздыхает и смотри на меня как на маленькую глупенькую девочку своим ну очень говорящим взглядом.

Нет! Я просто отказываюсь в это верить! Я слишком хорошо знаю этот взгляд!

- Пит Мелларк! Уж не хочешь ли ты сказать, что ты меня в тот момент…?! - я просто взрываюсь от шока и возмущения.

Муж смотрит на меня самыми невинными глазами, в которых я легко угадываю пляшущие смешинки.

- Да как такое возможно?! Ты же был почти при смерти!!! – моему возмущению просто нет предела.