Виктория Гетто - Исход (СИ)

— Прошу простить — я спать.

Не слушая никого, разворачиваюсь, бреду на заплетающихся ногах к плотику-палатке, влезаю внутрь и, сбросив ботинки, укладываюсь на надутый ребятами матрас. Всё. Спать… Мгновенно проваливаюсь в сладкую темноту…

…Пещера. Или нора. Я сижу возле небольшого костра, отбрасывающего пляшущие тени на неровные стены. Рядом журчит крохотный, но удивительно чистый родничок, насыщая воздух влагой.

— Привет, человек.

Из темноты выходит нечто. Одновременно тёмное и светлое, большое и маленькое, пушистое и гладкое, переменчивое и постоянное. Мне не страшно. Наоборот. С любопытством смотрю на это нечто, которое устраивается возле костра, который горит сам по себе, без дров. Просто языки пламени пляшут по камню.

— Чего молчишь, человек? Долго же пришлось тебя звать.

— А зачем?

Оно не понимает, и я терпеливо и спокойно поясняю:

— Зачем звать то?

Внезапно нечто растекается серебряным смехом:

— Ха-ха! Ну ты и наглец, человек!

— Ага. Особенно, с незнакомыми.

Нечто вдруг меняет форму, превращаясь в того самого ушастого лиса.

— Оп-па! Это ты!

— Узнал, наконец.

Смешливо ворчит зверёныш, оскаливая свои акульи зубки в три ряда.

— Я назад ехал, останавливался. Тебя не было.

— Дела.

Пожимает он плечами, совсем, как мы. И облизывается.

— Но окорок вкусный был!

— Чай, императорский.

Повторяю я его жест, и мы оба смеёмся.

— Куда пропал то, ушастый?

Он строит хмурую мордочку. Удивительно, но я прекрасно чувствую все его эмоции. Зверёк наиграно обидчиво говорит:

— И ты туда же? Думаешь, мы виноваты, что нас такими создали?

— Кто?

Незамедлительно следует мой вопрос. Так же стремительно получаю ответ:

— Природа, человек. Эволюция.

— Понятно…

— Не о том думаешь.

— А о чём мне надо думать?

— Как тебе довести своих спутников до края земли.

— Доберёмся.

Гарах щурится.

— Не уверен. За тобой гонятся. Причём, конкретно за тобой. Заинтересовал ты Океанию. Очень сильно заинтересовал. Машиной своей. Оружием. Поведением. Нуваррой. Не любят тамошние управители тех, кто сильнее и умнее их. Вот и…

Я подаюсь вперёд:

— Хочешь сказать, что и вторжение из-за меня?

Зверь машет лапкой.

— Нет. Просто совпало. Они давно точат зубы на материк. На юг им не пробраться. А вот эти места…

Обводит лапой вокруг себя.

— Давно их привлекают. Ищут Храм Змееголового Бога.

Вздыхает.

— Давно, однако, ищут.

— И дураки. Он у нас, на Новой Руси.

Ушастик снова весело щурится:

— А я знаю. Я всё знаю, что ты знаешь.

Теперь мой черёд сузить глаза:

— Кажется, я знаю, почему вас считают местным ужасом.

Он смеётся, широко разевая пасть.

— Ага. На самом деле мы никого не трогаем. Люди сами убивают друг друга. Потому что мы им приказываем. А потом внушаем, что это сделали мы. И дальше… Хорошая у вас, людей, поговорка — у страха глаза велики. Нам в голову и тысячной доли не может прийти того, что вы, люди. о нас себе напридумывали.

— Верю. А я, значит, внушению не поддаюсь?

Зверёк грустнеет:

— Вы, земляне, другие. Потому мы можем с вами только разговаривать. Вот так, как сейчас. Во сне. И всё.

Протягиваю руку, чешу ему за длинными ушами. Зверь довольно урчит, потом жалуется:

— Знаешь, как обидно? Мы по натуре существа общительные, добрые, ласковые. А нас всё время обижают. Вот и привыкли защищаться, как можем…

— Понимаю. Мы, русские, тоже такие. Всем всегда готовы помочь, выручить, а наши враги этим пользуются, и ездят на нашей шее, как на лошади…

— Понимаю, человек. Очень хорошо понимаю. Но вижу, что тебя интересует Храм? Хочешь узнать, что в нём такого?

— Хочу. Если можно, конечно.

— Можно. Тебе — можно. Помнишь холм, из которого вы раньше выходили?

— Разумеется! Только что в нём толку? На Землю же мы не вернёмся?

Гарах снова смеётся.

— Хе-хе… Сколько там глобусов было?

— Двадцать четыре.

— Вот!

Он поднимает к верху лапу с выставленным надзидательным жестом когтем вверх.

— Если голову статуи повернуть к другому глобусу, то холм выведет в мир, изображённый на карте. Понял?

Я буквально подскакиваю на камне:

— Ты серьёзно?

Он высовывает язык:

— Бу тебе! Мы, гарахи, никогда не врём.

Снова грозит когтем.

— Только не проболтайся раньше времени.

— А когда это время наступит?

— Сам поймёшь.

Начинает мерцать.

— Всё. Устал. Пора мне.

— Рад был тебя увидеть.

— Я тоже. Ещё встретимся? Он снова смеётся.

— Разумеется. Мой дом тебе по пути. Хотя…

Мрачнеет, прислушиваясь.

— Не уверен… Твои враги в…

Мгновенно прикидывает:

— До них полсотни ваших километров. Но каждый день они отыгрывают десять. Вот и считай. Твои сюрпризы хороши. Но вот солдаты Океании боятся своих командиров куда больше тебя и даже нас.

— А не хочешь нам помочь?

Гарах мотает головой так, что уши разлетаются в стороны, и мне невольно, несмотря на услышанное, становится смешно. Снова протягиваю руку, чешу ему за ними.

— Понял. Мощности не хватает.

Уныло тот отвечает:

— Угадал. Ладно. Удачи тебе. Торопи своих. Мы вас не тронем.

— И тебе удачи. Встретимся — с меня окорок.

— Лучше бы шоколадку дал.

Беспомощно развожу руками:

— Давно уже кончился…

— А если привезут?

— Без вопросов.

— Ловлю на слове. Я приду.

Обещает он, и спохватывается.

— Всё. Пора.

И исчезает…

…Я открываю глаза и смотрю на светящийся в уже проснувшемся солнце оранжевый потолок палатки. Вот тебе и сон. Гараху я верю. Не зверь он, скорее всего. А Древний. Слышал я нечто подобное. От умных людей. Оказывается, не врали… Сажусь на матрасе, смотрю на часы. До подъёма ещё тридцать минут. В оранжевом свете хорошо видна внутренность плотика. Ого! Это что такое? Матрас Аоры и Юницы придвинут вплотную к моему, образуя общую поверхность. Дочка лежит посередине. Баронесса — справа. Каждый на своём месте и под своим одеялом. С чего бы это вдруг? Она же меня ненавидит, по её словам. Внезапно в воздухе возникает мордочка гараха, и тот, смеясь, заявляет:

— Плохо быть слепым, тупым, и дураком одновременно.

Затем тает, словно Чеширский кот. Спасибо! Ты просто лучший друг, дружище! Мысленно благодарю я зверя. Получаю ментальный отклик в ответ. Мда… Теперь столько всего стало понятным… Кое-как сползаю с матраса, одеваю берцы, вылезаю наружу. Трогаю бороду. Блин, надо побриться. Обязательно. Иду к машине, нахожу принадлежности, отхожу метров на пятнадцать в сторону. Не переношу опасную бритву и станки. Только электро. Машинка весело жужжит, снимая щетину. Я контролирую процесс в маленьком зеркале. Вот. Совершенно другой вид! Умываюсь, чищу бивни. Красота. Звучит труба. Люди в лагере начинают вылезать из свои обиталищ. Из нашей палатки появляются дамы и дочка. Она жмурится, затем видит меня, подбегает и радостно прыгает мне на шею, потому что я сижу на стульчике, обматывая местную ручную бомбу проволокой. Надсечённые пассатижами гвозди плотным рядом уложены вдоль цилиндрического жестяного корпуса. Откладываю её в сторону, подхватываю дочку: