Макс Мах - В полусне

— Просвети, будь добр!

— Зверь мести — жестокий зверь, Карл. Так говорят у нас, в Ливо. Его порождает ненависть, и зачастую он пожирает и того, на кого его напустили, и того, кто его выпустил.

Все верно. Так оно и есть. И присказку эту Герт знал задолго до того, как Шенк появился на свете. Однако он знал и другое присловье, и оно ему нравилось куда больше.

— Зверя ненависти, Шенк, — сказал он, завершая разговор, — можно убить, только накормив его досыта!

— Ладжер большой город, — сказал ему Шенк, имея в виду не только и не столько размеры, сколько нечто другое. То, что одним словом не выскажешь, и не сразу объяснишь.

«Большой город, — повторил за Шенком Герт. — Большой город, большие возможности!»

В банк они, разумеется, не пошли. Не стали даже искать.

— Успеется! — бросил Шенк, и это слово было основательнее подписанного по всем правилам договора. — Первым делом мы пойдем в баню.

— Ну, в баню, так в баню! — согласился Герт, который нынче был бы рад и ведру с горячей водой.

Но Шенк имел в виду совсем другое. А что именно, он имел в виду, Герт узнал немного погодя.

— У меня два кхорских золотых, и тринадцать марок серебром, — сказал Шенк, выводя Герта на городской торг, который, как выяснилось, продолжал жить своей сумбурной рыночной жизнью и в дождь. — А у тебя сколько?

— Будешь смеяться, — улыбнулся Герт, — но у меня тоже два золотых, имперский и шеанский. Да еще дюжина монет серебром. Есть и норфейская в три марки, но есть и две полушки из Семиградья. На круг, я думаю, немногим больше, чем у тебя.

— А нам много и не надо! — отмахнулся Шенк. — И этого за глаза хватит.

Что ж, похоже, он хорошо знал, о чем говорил.

В одежном ряду купили одежду. Не все новое, но все чистое, стиранное, да и стиль другой. Уже не наемник с севера, а дворянин из небогатых, каких на юге гораздо больше, чем в Приморье.

Герт купил себе камзол красного сукна со стальными посеребренными крючками и петлями, с отложным воротником и рукавами с обшлагами, украшенными пуговицами, и батистовую сорочку со стоячим воротником и кружевными манжетами на запонках. Запонки для воротника и манжет он выбрал серебряные, черненые. Целое состояние, если подумать, но не устоял. Заплатил. Очень уж захотелось вдруг почувствовать себя прежним Гертом, хотя тот, другой, давешний Герт серебра не носил. Брезговал.

А еще он приобрел расшитый алой нитью плотный дублет из темно-синей шерсти на льняной основе, светло-коричневый колет, бриджи из тонко выделанной лосиной кожи, и высокие черные сапоги. Однако меч и кинжал, да еще стальные шпоры и дорожный двойной плащ из плотной шерсти, он оставил прежние, то есть те, что получил в наследство от убитых им наемников или купил в Але на следующий день после памятной встречи с мастером Шерваном.

— Ну, я готов! — сообщил он Шенку, взвалив узел с новыми вещами на плечо. — Что дальше, мой проводник по злачным местам города Ладжер? Идем в баню?

— Не торопись! — остановил его Шенк. — Сначала следует перекусить…

— Перед баней? — удивился Герт.

— Ну, не на голодный же желудок! — хитро прищурился новый друг, и Герт в некотором замешательстве осознал, что и в прежние-то времена не слишком хорошо знал жизнь «простых» людей. Что уж говорить о нынешних?

— Ладно, — согласился он, тем более, что в последний раз они ели ранним утром, и не так, чтобы досыта. — Веди!

Просить дважды не пришлось. Шенк великолепно знал город, и вскоре они уже сидели в маленьком трактире, примостившемся у задней стены храма Единому, и ели невероятно вкусное рагу из утки, запивая его крепким темным пивом. Ну, а к рагу и пиву прилагались утренней выпечки белый хлеб и твердый овечий сыр, посыпанный крупной солью. Так что трапеза получилась на славу, но, как и обещал Шенк, была она не слишком плотной. Не осоловели, одним словом. Наоборот. Герт, наконец, почувствовал себя по-настоящему молодым, здоровым, свободным и счастливым.

— Куда теперь? — спросил он, подумывая о том, что после бани, не худо бы сходить в бордель.

— А вот теперь, и впрямь, в баню! — ответил Шенк и повел его по извилистым улочкам, через площади и мосты, и привел, в конце концов, к просторному мрачному дому за каменной стеной, обращенному фасадом к тихой улочке, а задами, едва не погрузившемуся в невеликую, но шумную речку, вращавшую чуть дальше по течению огромное мельничное колесо.

Постучались в тяжелую дверь. Шенк обменялся «парой слов» с хмурым бородатым мужиком, выглянувшим в зарешеченное оконце. Передали в качестве пропуска серебряную марку за двоих, и прошли, наконец, внутрь, за толстую скрепленную сталью дверь, в темный коридор, и дальше, мимо еще одного охранника, вооруженного увесистой дубинкой и бандитским тесаком, в новую дверь, и по лестнице куда-то вниз, откуда шло живое тепло и разные вкусные запахи, в которых Герт был готов разбираться, как меняла в монетах, хоть целый день. В конце их недолгого путешествия, Герт и Шенк оказались сначала в крошечном внутреннем дворике, в котором, как ни странно, клубился горячий банный пар, а затем в просторной комнате, обшитой свежими березовыми досками, с большим дубовым столом, заставленным кувшинами и глиняными кружками, блюдами с пирогами, мясом и сыром, и деревянными тарелками с немудреной зимней «зеленью» — мочеными яблоками, солеными арбузами и маринованной морковью.

— Ну, вот мы и на месте! — довольно улыбнулся Шенк и обвел рукой лавки, табуреты и сундуки, расставленные без всякого порядка вдоль стен и у стола. — Проходи, Карл! Раздевайся! И не бойся! Здесь у тебя ничего не украдут. За то и платим!

В комнате было тепло, но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, за дверью в дальней стене — куда жарче!

«Хорошее место! — согласился Герт. — И к блядям, судя по всему, идти не придется. Сами придут!»

И точно! Не успели раздеться и пройти сквозь банную дверь, а в клубах пара уже мелькают белые женские тела. Девки оказались, как на подбор, молодые и крепкотелые, — две блондинки и брюнетка, — и дело свое знали не просто хорошо, а так, как и должно быть за хорошие деньги. Герт и оглянуться не успел, как его уже намыливали. И как-то так вышло, что уже через пару мгновений, он толком не знал, одна девка осталась с ним или все трое. А еще через какое-то время — и не так, чтобы пауза длилась и длилась, — Герт не мог уже сказать с определенностью, моется ли он все еще или имеет какую-то из блондинок. Впрочем, скорее всего, не он ее имел, а она его, так споро и ловко это у нее выходило. А он лишь хватал горячий воздух ртом, и вроде бы стонал, как раненый, и рычал, как дикий зверь, и исторгал семя, и боги знают, что еще. Но в конце концов, а Герт твердо знал, что все когда-нибудь кончается — даже жизнь, — он обнаружил себя в давешней комнате за столом с кружкой в одной руке и задницей брюнетки — в другой. То есть, все они — и Шенк, и девки, и Герт — расположились вкруг стола. И у всех было налито — и это было не пиво, а крепкое шагорское вино, густое и темное, и, разумеется, хмельное, — и все смеялись, и брюнетка, которую звали Кэт, сидела на его ладони, и ему, как ни странно, не хотелось даже ее отыметь. Он был умиротворен и счастлив. И это все о том дне и о том вечере.