Макс Мах - В полусне

— Серьезно? — вполне искренне удивился Шенк.

— Шенк, ты слышал ее полное имя?

— Да, нет, кажется…

— Норна Гарраган, ноблес де Ар де Кабриз дю Ланцан правящая княгиня Чеана Чара.

— Дю Ланцан, — повторил за Гертом Шенк. — Тогда, отчего же такие напряженные отношения с Рёриком? Я так понял, она впервые приезжает, и как раз для того, чтобы помириться или что-то вроде того.

— Не знаю, Шенк! Гектор, правда, сказал, что там темная история. Про Чару никто не знал до последнего момента. Не было, не было, и вдруг раз — и сразу наследная принцесса. Она впервые на публике-то появилась только полтора года назад во время коронации императора Евгения I Гарраха. Гектор ее там видел. Говорит, писаная красавица, но притом та еще сука! Ходит в мужском костюме, носит меч. Сам понимаешь…

— Да, это ты меня удивил! — признал Шенк. — Мне мая дама таких подробностей не рассказывала.

— Но! — поднял он палец. — Она сказала, ходят упорные слухи, что откуда-то с севера к ней, то есть, к Чаре едет инкогнито какой-то близкий родственник. Но кто и что, никому неизвестно.

— Да, — кивнул Герт, — я тоже слышал. Якобы кто-то из Ланцанов. Но если так, он и Рёрику Рештскому не чужой. Так что посмотрим!

— И еще один слух, — сказал после довольно длинной паузы Шенк, — но совсем дикий, хотя чего не случается…

— Что за слух? — Первая бутылка опустела, и Герт открывал вторую, оттого и на Шенка не смотрел. Просто слушал.

— Да вот, говорят, объявился кто-то по имени Карл де Бурнонвиль д'Грейяр.

— И где он объявился? — Герт справился с пробкой и поднял бутылку над кружками.

— В Кхоре.

— Серьезно? — Герт разлил вино и посмотрел на собеседника. Всполохи огня играли на лице Шенка, глаза казались темными, но, словно бы, поблескивали, отражая свет костра.

— Говорят…

— Ну, тогда Шенк, я тебе тоже один интересный слух расскажу. Говорят, у Дирка Шагорского и Исабель ван дер Вейнгард лет двадцать назад были отношения. Дама Исабель умерла родами, но сын их выжил, и, вроде бы, его видели на севере. Такие дела!

— Ты вчера встречался с королем…

— Встречался.

— Грегор не тот человек, чтобы встречаться с неизвестным ему дворянином, если только…

— Договаривай, не стесняйся! — пригласил Герт.

— Если только он не кхорский разведчик в северных краях или, даже не знаю, кто.

— Шенк, мы это уже обсуждали, — улыбнулся Герт, — и я тебе сказал, что у меня сложная биография и непростые обстоятельства, которые я не хотел бы пока озвучивать. Ван Холвен, отчего нет? Вот даже цепь и перстень ван Холвена. Ты не сомневайся, есть люди, которые в этом разбираются. Они тебе сразу скажут, цепь и перстень Калта ван Холвена.

— Значит, все-таки не Ланцан?

«У них есть свой нюхач или Микулетту разговорили?»

— Шенк, — сказал он вслух, — мои предки из Чеана, так что я вполне могу быть и Ланцаном, вопрос — которым из них?

— Да, вопрос! — улыбнулся Шенк, и больше они к этой теме в ту ночь не возвращались.

Под жареных кроликов и белый хлеб допили вторую бутылку, а там и третья ушла за анекдотами и пустым разговором…

Что-то теплое и пушистое коснулось его лица. Кольнули грудь коготки, и Герт проснулся. Он лежал около догорающего костра, а на груди у него седела довольно крупная лисица. Смотрела на него «через плечо» и слегка поглаживала по лицу пушистым хвостом. Было в ней что-то странное, что не сразу — со сна — уловил Герт. Она была куда чище и красивее любой настоящей лисы. Этот зверь не пах мертвечиной, хотя и нес на себе запахи леса и свежей крови. А в следующее мгновение Герт проснулся окончательно и узнал в золотой лисе Бебиа ла Скарца, нагую и желанную. А лиса только того и ждала. Почувствовала, что узнал, легко соскочила с груди, вильнула роскошным хвостом и, не торопясь, почти лениво затрусила в лес. Герт встал. Он был сейчас в лучшей своей форме, если иметь в виду обе жизни — и Герта и Карла, и мог двигаться практически бесшумно. Так что, покидая поляну, он не разбудил Шенка, спящего по другую сторону костра.

В лесу было темно, но Герт неплохо «чувствовал» окружающее пространство, ни разу не наступив на сухой сучок и не наткнувшись на невидимое в темноте дерево. Женщину-лису он тоже «не терял из виду». Некоторое время лиса вела его вглубь леса. Затем они спустились с холма, и вышли к берегу Кроткой. Луна, взошедшая на небосклон, была почти полной, а может быть, это и была полная луна. Большая, яркая, похожая на начищенную до блеска серебряную монету.

Здесь лес становился реже и подходил почти к самой воде, и там, у реки, между деревьями пряталась крохотная поляна, заросшая высокой мягкой травой и нежно пахнущими лесными цветами. Лиса выбежала на поляну и вдруг начала меняться, стремительно превращаясь в обнаженную женщину, легко бегущую к реке.

— Не стой, как истукан! — крикнула Бебиа, оглядываясь через плечо. — Хочешь меня, догони!

И она с плеском вбежала в воду.

Герт, не раздумывая, сбросил одежду, — хотя у него это и взяло некоторое время, — и побежал к воде. Но женщина уже плыла, и догнать ее он смог лишь на середине реки. Бебиа умела вскружить голову, и заставить хотеть себя, умела тоже. Они начали целоваться прямо в воде. Ласкали друг друга, погружаясь в глубину и всплывая обратно на поверхность. Игра была захватывающей, и, не смотря на то, что вода холодила тело, остудить вспыхнувший в Герте любовный пыл река не смогла. И, когда они снова оказались на берегу, он бросил Бебиа на траву, легко подхватил за бедра, перевернул задом к себе и овладел почти мгновенно, потому что женщина и сама была в горячке, она ждала его и дождалась…

Луна уже клонилась к западу, когда Герт очнулся, наконец, от любовного морока. Бебиа так умела захватить душу и тело мужчины, что иногда казалось, что она и не оборотень вовсе, а какая-нибудь фея, для развлечения принимающая иногда звериный облик. И вот, что любопытно, когда он был с ней, Герт испытывал невероятное влечение к Бебиа, его страсть достигала силы урагана, а желание пылало, как огонь в адской печи. Но стоило им расстаться, и чары женщины-лисы тотчас ослабевали. Герт не любил ее. Он не был даже влюблён. Возможно, он был ею увлечен, но никак не более. Но и Бебиа, как подозревал Герт, испытывала к нему точно такие же чувства. Игра, влечение, переходящее в похоть, вожделение, не омраченное высокими переживаниями — такова была ее природа, развившаяся до совершенства в благодатной среде двора графини ле Шуалон, где разврат и распутство являлись частью повседневности.

Размышления о природе любви, о чувственном опыте и прочих высоких материях незаметно привели Герта к границам запретного. После Большого Маскарада, он буквально выжег из души и памяти любые упоминания о Зандере и Маргерит де Бройх. Однако, сначала разговор с Шенком, а теперь и «свободные странствия мысли», вернули все в «исходное состояние».