Роман Глушков - Подпольщик

Новых ударов из подполья не последовало. Но тот, кто заявил о себе таким грубым способом, продолжал нервировать утробным рокотанием и возней. Я боялся даже предположить, что за зверя мы там разбудили. Но что не человека — это точно. Судя по шуму, что он производил, в нем было немало весу. Вот только кого могла держать у себя в подполе милая старушка, которой было по силам управиться лишь с курами да утками? И почему именно в подполе, а не в сарае? И вообще, нужны ли мне, постороннему человеку, ответы на эти вопросы?

Удивившая своим спокойствием Матвеевна не закончила преподносить сюрпризы. Послушав какое — то время идущие снизу звуки, она вдруг взяла и запела колыбельную! Тоже, видимо, старинную, потому что я не мог разобрать в ней и половины слов. Но, как всем известно, в колыбельных важны не слова, а убаюкивающая монотонность. И в этом смысле пение бабушки Аграфены являло собой отличное успокоительное. Под его воздействие попал даже я, хотя, казалось бы, теперь меня придется сутки отпаивать валерьянкой. Подействовала колыбельная и на подпольного буяна. Заслышав ее, он стал затихать, а спустя еще пару минут шум и рокот полностью умолкли. После чего Матвеевна, понизив голос, спела последний куплет — очевидно, проверяла, как буян отнесется к затуханию мелодии, — и тоже замолчала.

— Уф, кажись, угомонился, проказник… — она облегченно вздохнула, а вслед за ней то же самое сделал и я. — Запамятовала я совсем, что Тарахтун не всякое пение на дух выносит. И что не умеет вести себя смирно, когда что — то ему не по нраву.

— Кого это вы там держите? — спросил я, указав пальцем в пол. — Медведя, что ли?

— Медведя? Да на кой ляд он мне там сдался бы, медведь — то? И чем бы я его кормила, окаянного? — она негромко рассмеялась. — Никакой Тарахтун не медведь, а обычный домовой. Или, говоря точнее, подпольный , потому что в дом он никогда не заглядывает. Не могу назвать его добрым духом: порой он бывает слишком неугомонным. Но и злодеем его не назовешь, потому что вреда от него тоже нет. А то что он иногда шумит, так ведь на то он и дух, чтобы людей попугивать, верно?

— По — моему, Аграфена Матвеевна, вы меня разыгрываете, — заулыбался я ей в ответ. Правда, моя улыбка выглядела довольно вымученной. — Скажете тоже — домовой! Готов поспорить, что если мы с вами спустимся в подпол, то увидим там не духа, а какое — нибудь животное, причем довольно крупное.

— И рада бы поспорить, да только не получится, — покачала головой старушка. Похоже, моя недоверчивость ее немного задела. — Крышку подпола мой покойный муж, царствие ему небесное, заколотил еще три десятка лет назад. Вот такими агромадными гвоздями. — подобно рыбаку, показывающему размер пойманной рыбы, Матвеевна развела указательные пальцы сантиметров на двадцать. — И с тех пор ни он, ни я больше туда не спускались. Ни разу! Да вы сами, Василий Кузьмич, взгляните и убедитесь.

Она отошла в угол и отогнула в сторону палас.

Под ним и впрямь имелся деревянный люк. А поверх него были прибиты две широкие доски, чьи края покойный Афанасий Павлович приколотил уже к половицам. Доски были выкрашены коричневой краской, под цвет пола, но она не скрыла полностью гвоздевые шляпки. Чей внушительный диаметр указывал на то, что насчет длины гвоздей хозяйка мне не солгала.

— Как только Тарахтун у нас поселился и начал шуметь, мы подполье от греха подальше и закупорили, — пояснила Матвеевна. — Я тогда хотела еще батюшку из Тогучина пригласить, но Афанасий Палыч пораскинул мозгами и запретил. Сказал, что, дескать, раз Тарахтун не причиняет нам зла, значит, он не бес. А раз не бес, то может сильно обидеться, ежели начнем изгонять его как беса. Тем более что к тому времени мы уже нашли верное средство… как его успокаивать.

— Вы пели ему песни? — догадался я.

— В точности так, Василий Кузьмич, — подтвердила бабушка Аграфена. — До песен он и впрямь дюже охочий. Да что там! Такого благодарного и верного слушателя, как он, у меня до сей поры еще не было. Даже Афанасию Палычу под старость лет мое пение осточертело хуже горькой редьки. А Тарахтун может часами под полом мурлыкать, слушая, как я пою. Он мне даже аплодировать научился. Уж не знаю, чем он там хлопает, ведь у духов, кажись, нет рук, но получалось очень похоже. Почти душевно, ежели так можно сказать про духа.

— А вы не пытались продать дом и переехать куда — нибудь в другое место?

— Ой, да куда же?! — всплеснула руками хозяйка. — Мы ведь с Афанасием Палычем тут выросли и всю жизнь прожили! И главное, зачем переезжать — то? Это поначалу Тарахтун нам докучал, но потом мы оба к нему привыкли. А сегодня он и вовсе для меня, почитай, самое родное существо, даром что я ни разу его в глаза не видела. Но как — никак, а тридцать лет бок о бок живем — шутка ли!..

Прежде я лишь читал о полтергейсте, но не сталкивался с ним наяву. И вот, когда волею судьбы неожиданно столкнулся, это выглядело столь обыденно и неромантично, что я даже ощутил некоторое разочарование. И все — таки заверение Матвеевны насчет миролюбивости Тарахтуна меня не успокоило. Чувство, что он продолжает наблюдать за мной из мрака через щели в рассохшихся половицах, было слишком сильным и неприятным. Да и сама Матвеевна, после того как я заподозрил, будто она меня разыгрывает, стала смотреть… нет, не с неприязнью. Но теперь в ее добрых глазах появилось сожаление и легкая обида. Которые тоже были намеком на то, что я вдоволь здесь нагостился, пора и честь знать.

В общем, спустя четверть часа я, откланявшись, поблагодарил Аграфену Матвеевну за угощение, погрузил в машину свою аппаратуру и покинул Родники с неуютным ощущением вины. Той, которую испытываешь, когда влезаешь в чужие секреты, пусть даже это вышло нечаянно.

Но, видимо, такой уж плохой я был журналист, если даже на пятом десятке лет меня терзали подобные непрофессиональные рефлексии…

Прошло два с половиной года. После телепередачи о бабушке — певунье я сделал еще уйму репортажей о выдающихся земляках, поколесив по дорогам Тогучинского района. И впечатлений от этих поездок накопилось много. Поэтому со временем история с полтергейстом из Родников отложилась у меня в памяти лишь как один из странных случаев, что бывают в практике любого корреспондента. Случаев любопытных, но тех, рассказывать о которых совершенно не хочется: мало того что не поверят и обзовут чокнутым, так еще и насмехаться за спиной станут.

Вот и я тогда промолчал. А зачем было кому — то в чем — то признаваться? Живущий в подполе дух, который не причиняет никому зла, а лишь иногда шумит и колотит по доскам?.. Какие, право слово, мелочи! Особенно беря во внимание, как много происходит в мире куда более загадочных и отнюдь не безобидных аномальных явлений.