Ганнибал - Лиловый (II)

Эти размышления оказались оборваны: Леарза и сам не заметил, когда аэро опустился на небольшую площадку перед зданием песочного цвета. Старые деревья негромко шелестели и качали тяжелыми головами, и неширокий ручей неспешно тек в своих узких берегах, заросших коротенькой травкой, спускаясь в одном месте по искусственным ступенькам, выложенным из камней. Картина была хоть и чужеродная, но до того уютная и спокойная, что на какое-то мгновение Леарза, обескураженный этим спокойствием, потерял нить своих мыслей и только рассматривал окрестности.

После зеркальных небоскребов Ритира это место казалось совсем каким-то древним и умиротворенным, будто в один момент они перенеслись в далекое прошлое. Щербатые кирпичи, из которых был сложен дом, так и дышали стариной, а добрая половина фасада и вовсе густо заросла рыжевато-ржавым плющом, только обнажая беленькие оконца.

— Пойдем, — коротко предложил Бел, и его голос привел Леарзу в чувство. Странноватое недоумение поселилось в душе у китаба, но причину вычленить он смог не сразу; он послушно пошел за Морвейном, и они оказались в прохладной тени холла. И здесь ощущение мирной старины не оставляло Леарзу, быть может, во многом благодаря мебели из темного дерева, на котором виднелись следы долгих лет верной службы, а может, и благодаря тому, что из-за увившего стену снаружи плюща в комнате было довольно сумрачно.

— Я убедил профессора, что тебе пойдет на пользу отдых от Ритира, — заметил Беленос, глядя куда-то в сторону. — Этот город… может быть не в меру чужеродным даже для нас самих. Лично я никогда не чувствовал себя там уютно.

— …Так это твой дом? — немного неловко, невпопад спросил его Леарза.

— Как видишь, — буркнул разведчик. — Здесь я родился и вырос. Это поместье принадлежало нашей семье с незапамятных времен, Морвейны были одними из первых, кто переселился, когда было принято решение… уменьшать количество городов типа Ритира.

— Да, чувствуется, что этому дому много лет, — признался Леарза.

— Можешь остаться здесь на несколько дней, как пожелаешь, — предложил Морвейн. Что-то было в его тоне в тот момент, отчего Леарза вдруг смутился и почувствовал себя виноватым за только что полыхавшую в нем ненависть; что-то… должно быть, Бел тоже понимал, возможно, и лучше самого Леарзы, на что шел, когда вытащил одинокого китаба с гибнущей планеты. Но отчего-то все-таки сделал это. Отчего?..

Беленос проводил своего гостя в одну из комнат на втором этаже, такую же дышащую древностью и уютную, как и все в этом поместье, а потом показывал остальные комнаты: темную библиотеку с высокими книжными шкафами, — он рассказал вкратце о том, что его прадед был страстным любителем печатного слова и собирал старые бумажные книги, давно уже в Кеттерле ставшие только предметом коллекционирования, — «зимнюю», как он назвал ее, гостиную, где стоял благообразный камин, сложенный из круглых речных камней, лабораторию своего отца; Леарза лишь смутно понял из объяснений Морвейна, чем тот занимался, но догадался, что это было как-то связано с медициной. Все это время, впрочем, между ними царила какая-то неловкость.

Наконец они вышли прогуляться по старому саду; мощенная плиткой дорожка петляла в траве, но Беленос недолго шагал по ней, углубился в сень деревьев. Леарза следовал за ним, они вдвоем поднялись на небольшой холм, а с другой стороны на его склоне росли кособокие яблони, все в цвету, и их запах был почти что одуряющим. Белые лепестки реяли в воздухе, будто крупные одинокие снежинки.

Леарза был настолько поражен открывшимся видом, что остановился и перестал слушать Морвейна. Тот быстро заметил и обернулся к своему спутнику; на мгновение на каменном лице разведчика промелькнул намек на усмешку.

А может, и показалось.

— Этим яблоням много лет, но они все еще плодоносят, — негромко заметил Бел, отворачиваясь и доставая сигарету. — Отец посадил их в тот год, когда я отправился на первое свое задание.

— …Как разведчик? — спросил Леарза, которому эти слова больно напомнили о собственной родине. — На какую же планету, не на нашу ли?

— Нет, — нехотя будто возразил Морвейн. — На Венкатеш.

— Каин рассказывал мне, — со сдерживаемым гневом в голосе отозвался китаб. — Вы исподтишка наблюдали за тем, как обитатели этой несчастной планеты шли к собственной гибели.

— Каин не сказал тебе, что много наших разведчиков погибло тогда на Венкатеше? — прежним ровным голосом спросил тот.

— Да, сказал и посмеялся.

Морвейн промолчал, затянулся; кончик его сигареты при этом знакомо уже вспыхнул синеватым.

— Это не было так уж смешно.

— Но он посмеялся, — раздул ноздри Леарза. — Скажи, небось вы смеялись и тогда, когда поняли, что Руос тоже ждет гибель?

— Нет.

— …Ах да, ведь к чему лишние эмоции. Молча смотрели, как мы барахтаемся в этом, хотя тысячу раз могли бы намекнуть Острону, или Сунгаю, да хоть мне!.. Но нет, ваш клятый эксперимент не подразумевал такой помощи. Вы хотели убедиться в том, что ваш путь более правильный! А тысячи человеческих жизней — это пустое и ничего не значит!

— Мы не боги, — перебил его Морвейн.

— Но это вы могли сделать! Нет, чертов эксперимент был важнее! Десять лет, целых десять лет вы только наблюдали и выжидали!

— Да, это был долгий срок, — негромко произнес Морвейн и снова затянулся. — Мы были очень осторожны. Мы боялись, что Венкатеш повторится.

— Боялись они, — буркнул Леарза, понемногу сдувшись: вдруг на него будто повеяло холодом, и он осознал, что возмущаться бесполезно. Словно он в состоянии достучаться до крошечной омертвелой души этого человека! Что он сам для этих людей? Всего лишь нелепая реликвия с погибшей навсегда планеты!

Морвейн, не говоря ни слова, медленно пошел вниз по склону, скользя черной тенью между усыпанными снегом цветов яблонями; Леарза по инерции потащился следом, хоть уже и не ожидал ответа, да и говорить ему больше не хотелось. Так, в тишине они дошли до самого низа, где холм заканчивался и переходил в ровную лужайку, а яблоневый сад оказался ограничен низеньким забором, сложенным из тех же песчаных камней, местами поросших мхом.

Только там разведчик остановился и наконец оглянулся на Леарзу; выражение его лица в тот момент, кажется, перестало быть столь каменным, и Морвейн как раз будто хотел что-то сказать, но передумал и перевел взгляд куда-то в сторону.

За спиной Леарзы раздался женский голос. Леарза обернулся.

Она стояла на вершине холма, окруженная белоснежными яблонями, и ветерок трепал ее простенькое темно-коричневое платье. Она была похожа на яблоневый дух, с лицом круглым, как яблоко, и немного неловко принялась спускаться по траве, приближаясь к ним, так что ее милые, хоть и слегка неровные черты становились все отчетливее. У нее были вьющиеся каштановые волосы, колыхавшиеся с каждым ее шагом, и фигура взрослой женщины, осязаемая даже на взгляд. Подойдя на расстояние, достаточное, чтоб ее голос донесся до них, она на языке Кеттерле обратилась к ним: