Александр Чернобук - Ангел Украины

Они еще не переделили откаты, а первая партия украинского инсулина уже загубила здоровье тысячам больных людей, которые получили этот препарат бесплатно. В их числе и оказалась Ирина, дочка Третьякова.

Сейчас Александр Михайлович отправил ее в Киев на операцию, но прогнозы особого оптимизма не внушали. Медики заявили, что они сильно сомневаются, что зрение у Ирины восстановится. Даже после столь дорогостоящей операции. А если наши врачи «сильно сомневаются», то любому здравомыслящему человеку понятно, что шансов нет.

Он себя пытался упокоить тем, что его ребенок хоть остался жив, а у Николая Коновалюка, коллеги по работе, сотрудника областного кадастра, вообще врачи ребенка в абсолютно банальной ситуации просмотрели. Просто-напросто.

У Федьки, восьмилетнего сына Коновалюка приключилось воспаление легких. Доктор настоял на стационарном лечении, а в больнице ребенку никакого (или должного) внимания, вероятно, не оказали. Некогда или некому там было, кто их теперь разберет? И в результате: отек легких и смерть. На ровном месте лишился мужик единственного сына…

— Михалыч, можно? Это снова я, Ивановна! — очередной посетитель пресек череду печальных мыслей. Это была бабуля, которую Третьяков смутно помнил, что-то она уже от него хотела, была на приеме пару недель назад.

— Да, да, Ивановна, — сделал приглашающий жест рукой. — Проходи. Присаживайся. С чем пожаловала?

Старушка, отдуваясь и кряхтя, прошла через кабинет и тяжело уселась в кресло для посетителей. «Это надолго», — понял не только начальник отдела, но и я, находящийся внутри него наблюдатель.

— Да, все с тем же. Хочу продать свою землю, — заявила она.

— Так. И что? Продавай. Вместе с домом? А сама куда, в город к детям? — рассеяно поинтересовался Александр Михайлович.

— Не ту, что с домом, Христос с тобой! — Ивановна набожно перекрестилась. — Там я буду доживать. А эту, которую мне говорят, что нельзя продать почему-то.

— Ага, — начал вспоминать, о чем речь, Третьяков, — ты какую, вообще, землю имеешь в виду?

— Ну, ту, колхозную, что распределили на всех, — удивилась его непонятливости старушка. — По приватизации.

— Свой пай? — всплыла в памяти Александра Михайловича суть вопроса. — Ты говоришь о земле сельскохозяйственного назначения?

— Да. — Ивановна покопалась в сумке и достала подтверждающий документ: лист формата А-4 зеленого цвета. — Вот и акт же мне выдали. Смотри. Все как положено. Твоя подпись. Две печати. И покупатель уже есть. Хочу внучку квартиру в городе купить и подарить на свадьбу.

— Нельзя, Ивановна.

— Почему же нельзя? — возмутилась женщина. — Я скоро помру, а земелька моя пропадет? Что ж вы издеваетесь над старыми людьми? Так хоть внуку жилье будет…

— Мораторий на продажу, — без всякой надежды на то, что сможет, принялся объяснять Третьяков, — предполагает невозможность отчуждать земельные паи до первого января наступающего года. Если его снова не продлят, то уже в следующем году можно будет продавать…

Александр Михайлович и сам не мог однозначно ответить: постоянное, из года в год, продление моратория на продажу сельскохозяйственных земель — умное это решение руководства страны или нет. Во вред оно или, все же, на пользу? Люди мучаются, вроде бы и владеют землей, а сделать ничего с ней не могут. Только завещать, сдавать в аренду, да менять паи между собой. Какое-то номинальное владение собственностью получается…

А с другой стороны — если разрешить продажу, то окажется вся земля Украины тут же в нескольких руках, причем, скорее всего, большая часть сразу же отойдет к иностранным латифундистам. Распродадут наши люди выделенные государством наделы за копейки и останутся ни с чем. Они ведь не осознают истинной ценности того, что попало им в руки. Батраками при своей (в прошлом) земле у иностранных владельцев моментально станут. Глазом не успеют моргнуть. Вот и разберись тут: запрет на продажу — хорошо это или плохо?

Причем, начальник отдела прекрасно понимал, что бесконечное продление этого моратория никак не связано с заботой о людях. Просто там наверху, в Киеве, никак не могут определиться с количеством рук, в которые начнет стекаться украинская земля. Все никак не поделят между собой украинский чернозем, проще говоря. Кто, как, где и сколько сотен гектар будет скупать у людей и перепродавать иностранцам. Денег при такой операции получится так много, что поделить их сегодняшним власть имущим украинцам не представляется реальным.

Третьяков пытался вложить бабуле в голову категоричность законодательства в этом вопросе, а сам размышлял о том, как виртуозно обходят этот нормативный документ серьезные деляги. И это происходит повсеместно, во всех областях Украины.

Уже существовал добрый десяток схем продажи этих самых, как бы не продающихся, паев. Изобретательность с целью наживы границ не знает. В Одессе, вообще, сельскохозяйственные земли продают в открытую, им Кабинет Министров и Верховная Рада не указ. Нотариусы изобрели термин «бытовая» сделка и штампуют купчие под это дело. Генеральная прокуратура и та сделать ничего с ними не может… Ну, или, так будет вернее, не хочет. Ворон ворону глаз не выклюет, а деньги к деньгам идут…

Уйма схем ходит по стране, в результате которых собственник земельного надела меняется. В каждом регионе свои «гении-изобретатели» есть. Но это все до поры до времени. Пойдет этот процесс и в обратную сторону. Власть в регионе поменяется, и тот, кто сегодня был государственным деятелем, станет государственным преступником. Примеров уже хватает. И все схемы, которые он крышевал (в том числе и по отчуждению земли) просто признают недействительными. Влетят все! И продавцы и покупатели. В этом государстве все может быть. Не советовать же этой бабуле подобные противоправные операции? А по закону-то продать ей свой пай никак невозможно.

— Какой такой мораторий? Не знаем мы такого, — твердила свое старушка. — Ты скажи, Михалыч, земля моя?

— Твоя.

— Это документ? — Ивановна подняла руку с «Актом на право собственности». — Смотри: печати, подписи.

— Документ.

— Хочу продать, — логика бабули была даже не железная, а железобетонная. — Раз мое — имею право!

Третьяков открыл рот, чтоб продолжить объяснения, но понял, что так он пойдет уже по третьему кругу.

— Зачем твоему внуку квартира в городе? — нашел неожиданное решение начальник отдела.

— Как зачем? Женится он.

— И что?

— Как это что? Жить молодой семье где-то надо! — недовольно нахмурилась старушка.

— Не серчай, Ивановна. Послушай. Дело говорю! У тебя сколько соток земли под домом?

— Тридцать, вроде бы…

— Вот, отрежь ему десять соток, и пусть строит себе дом. Здесь у нас. В райцентре. Природа, воздух, экология. Днепр рядом. Лес. Чем плохо? И жену свою привезет сюда. Зачем им травиться выхлопными газами и каждый день толкаться в общественном транспорте? А?