Мария Семёнова - Славянское фэнтези

— А то, — важно подтвердила ворона, — Про Емелю слыхала? Который по щучьему веленью, по своему хотенью?.. То-то! А девочка, что за личным счастьем в путь-дорогу пустилась? Помнишь, по пути печку топила? Не избяную, не надворную, — вовсе само-стоятельную… Тесто месила и пирожки ела, вот! — Судя по всему, ворона от пирожка бы не отказалась, только едва живым печам нечем было её угостить. — И ещё, если подумать…

— Спасибо тебе, — тихо сказала Печечка. — Бабушки, тётушки! Благословите с места сойти, долю поискать!

Никто ей не ответил. Затихли старые печи, дотлели в них последние угольки.

— Пойду, стало быть, — распорядилась их молчанием Печечка. — Мало ли, вдруг кому пригожусь… А ты, воронушка, может, мне и дорогу покажешь? Вместе-то веселее бы…

— Вот ещё! — фыркнула ворона. Встряхнулась, вдаль полетела.

А что ей тут рассиживать, коли всё равно поживы не будет?

Но Печечка уже набралась сил и решимости. И тихонько слезла с испода…

На раскисшем оттепельном тракте народу немного. Вот проехали в кургузом возке, нестройно распевая, расторговавшиеся на ярмарке мужики с красными носами. Низко пригнувшись к холкам коней, пряча от брызг румяные лица, в противоположных направлениях деловито проскакали два Ивана-дурака. Вслед за одним из них пробежал на длинных лапах серый волк. Мелькнул между тучами карлик-Черномор с развевающейся по ветру бородой, и, держа курс на юг, низко, почти припадая к дороге, словно прихрамывая, пролетела закопчённая ступа с неряшливой, но нестарой на вид Бабой-ягой…

И никому не было дела до Печечки, которая медленно, то и дело пугливо сбиваясь к обочине, продвигалась по тракту. Только вечно голодный серый волк с мимолётным интересом глянул безжалостными жёлтыми глазами и потянул носом: не завалялось ли внутри пирога какого? Ну там, хоть Колобка…

Но от Печечки совсем не пахло съестным. И — как ни старалась она силёнки беречь — в горниле прогорало самое последнее полено. Погаснет оно — и замрёт Печечка, на обочине притулившись, и холодный зимний дождь понемногу размоет все швы, пройдёт день, неделя, другая… А там разве вьюшку да заслонку кто-нибудь подберёт. Железо нынче дорого…

И Печечка ползла и ползла, из последних сил, на одном упрямстве. Неужели всё зря?..

Богатый дом с красной железной крышей и флюгером с петушком она приметила издалека.

«Тут меня обязательно приютят, — обрадовалась она. — Не может быть, чтобы не приютили. А в большой дом не допустят, так я не гордая. Я и в надворные с радостью. Вон у них участок какой…»

Хозяин подкатил к дому на лоснящейся вороной тройке, которую язык отчего-то чесался поименовать «шестисоткой».

— Мне бы только чуток дровишками подкормиться да малость окрепнуть, — доверчиво обратилась к нему Печечка. — А так я сильная. И много умею…

— А на что ты нам? — рассмеялся хозяин. — Ты ж эта… Ну да, видел в каталоге… русская печка? Таких теперь уже и не строят. Кому ты нужна?

— Пойми, лапотная душа, у них тут, в натуре, как в порядочных странах, — объяснил Печечке красовавшийся в большом доме Камин. — Всё, типа, как на Западе. Не изба, а коттеджик, всё ци-ви-ли-зо-ван-но. И отопление, и отделка, и мебель. А ты со своим посконным рыльцем куда в ев-ро-стан-дарт?

— Но я пирожки печь могу, — тихо сказала Печка. — Масляные. С корочкой хрустящей. И кашку пшённую… с черносливом… А про тебя я что-то и разобрать не могу — как ты пироги-то печёшь? Куда их сажают?

— Деревенщина! — рассыпался Камин веселыми искрами. — Разве ж я для того предназначен? Для еды у них другая печка имеется. На микроволнах. В ней они корытца беленькие разогревают. Из су-пер-мар-кета… Надо бы им ещё с ухватами да чугунами передо мной суетиться! Я — и-мид-же-вый! Передо мной по обычаю надо просто сидеть, ничего не делая, качаться в кресле-качалке… Можно ещё собаку гладить, только непременно породистую…

Печечка из слов Камина ничего не поняла, кроме одного: делать ей тут нечего. Понуро поползла было прочь, думая лишь — успеть бы покинуть ухоженный двор и подале где-нибудь помереть. А то неловко получится. В таком цивилизованном месте, и вдруг — дохлая печка…

— Ты во-он туда загляни, — посоветовал говорливый Камин. — Там Избранники живут. Слышал я, они печку подыскивают как раз навроде тебя.

— Какие Избранники?

— Да водится тут у нас забава: обещаниями мериться. Выборы называется. Чьи посулы пригожей, тот и Избранник, ему уважение и почёт.

— Но… — задумалась Печечка. — Обещанное, его ведь исполнять надо?

— А это, — фыркнул Камин, — уже другой вопрос. Не первой очерёдности.

— А… а я им на что?

— Опять же для имиджа, — подпустил дыму Камин. — Для народности. Только они тебя растапливать не будут… В саже мараться, оно им надо? Они и готовить не умеют, всё больше по ресторанам, по банкетам-фуршетам…

— Нет уж, — вздрогнула Печечка. — Пойду я себе.

— Слышь-ка, — остановил её Камин. — А ты правда настоящими дровами питаешься?

— Да, — удивилась Печечка. — А чем же ещё?

— А я… этим вот. — И Камин кивнул в угол, где стояли — нет, не беленькие корытца из супермаркета, но тоже неплохо, импортные пакеты со специальным углём. — Дай полешко попробовать!

— Так последнее у меня…

— Ну и что? Перекрутишься, у кого-нибудь перезаймёшь! Давай, подруга, делись!

Растерялась Печечка, не могла придумать, как быть. И не попотчевать речистый и весёлый Камин казалось уже вроде нехорошо… И полено было нешуточно единственное, последнее… И как это — перекрутиться-перезанять? Она таких и слов-то не знала…

— Чурка! Чурка раскосая! — послышалось впереди.

Печка было обрадовалась, решила, что это её зазывали в гости, сулили добрых колотых чурочек, однако ошиблась. Там гнали от ворот смуглого оборванного мальчишку. Может, его ещё и побили бы, да зарычал пёс, сопровождавший мальца: большой, всклокоченный, корноухий. Так они вместе и скрылись за поворотом, а хозяева всё не уходили с порога, всё кулаками грозили.

Хотела уже Печечка как-нибудь по другой стороне тракта мимо них проползти, но хозяева её приметили, кулаки разжали и замахали приветливо:

— К нам, к нам!

Избушка у них была небольшая, с подслеповатыми окошками и как бы присевшая на один бок. От этого казалось, будто она лукаво и зазывно подмигивала всем прохожим-проезжим. А перед крыльцом на распорках стояла вывеска с надписями и картинками:

«Молоко парное — кружка 2 коп.

Сливки свежайшие — кружка 10 коп.

Сметана — хоть ножом режь, 1 ложка — 1 коп.

Пирожки горячие, домашние, с мясом, с яблоками, с морковкой, с яйцом и луком — по 5 коп, с кашами разными — по 3 коп.

А также черви жирные для рыбалки…»

Из трубы избушки поднимался дымок.

«Пирожки, — обрадовалась Печечка, — Если они не только себе, а ещё и на продажу их выпекают… Чего доброго, и мне тут дело найдётся…»