Мария Семёнова - Славянское фэнтези

— Уж чем я ему нехороша, не знаю. Не велела Лада, наверное. Против ее воли не пойдешь, а душа так болит, что жить не хочется.

— Душа? — живо переспросила берегиня. — У тебя есть душа?

— Есть, конечно. — Метелица даже не удивилась этому вопросу. — Не было бы, не любила бы я тогда, и сердце не болело бы. Жила бы я, горя не знала.

— Не печалься, я тебе помогу! — Берегиня подумала немного, потом улыбнулась и нежно прижалась щекой к ее щеке. — Ты мне ленту подарила, и я тебя отблагодарю. Любви его я тебе не могу дать, а вот покой и мир я тебе подарю. Ты сестра моя, я для тебя все сделаю. Идем со мной.

— Куда?

— А вот увидишь!

Берегиня поднялась, держа ее за руку, и мягко потянула за собой. И там, где только что был берег и тихая гладь воды, Метелица вдруг увидела какое-то светлое, жемчужно сиявшее облако. На нее повеяло запахом цветов, запах был необычайно сладким, манящим, и с каждым шагом на сердце делалось все легче и легче, как будто горе оставалось позади, отставало, теряло над нею власть. Она уходила туда, куда ему дороги не было.

Две девичьи фигуры одна за другой уходили все дальше в воду священного озера, и вот скрылись совсем. Вода всколыхнулась, принимая их, и затихла. Мелкие волны широко разошлись, ударились о противоположные берега и растаяли.

Потом вода снова зашевелилась, и одна из девушек выбралась на берег. Целые потоки текли с ее волос, с рубашки, с рук и ног. Дрожа и постукивая зубами от холода, она стянула рубашку, кое-как выжала ее и запрыгала, чтобы немного согреться. Она пыталась отжать и волосы, но из них все текла и текла вода, и каждая капля, коснувшись земли, превращалась в круглую блестящую жемчужину, а потом укатывалась обратно в озеро.

Но вот девушка немного отогрелась, натянула влажную рубаху и попыталась расправить ее, но та липла к телу и не слушалась. Небо чуть-чуть посветлело. Ночь кончилась, начинался день, еще один из дней священной русальей недели.

Хмуря брови, девушка кое-как расправила неумелыми пальцами тяжелые, слипшиеся от воды пряди волос и попыталась соорудить из них косу, но даже такое простое дело не очень-то дается, когда делаешь его в первый раз. Пряди путались, она клала сверху то одну, то другую, но они никак не хотели ложиться ровным ручейком.

Наконец она бросила это занятие и опять повязала на голову промокшую красную ленту. Не беда. Скоро взойдет солнце и все это высушит.

И она пошла навстречу солнцу — в ту сторону, откуда обычно приходили к этому озеру ее новые земные сестры.

Несмотря на то что ночью поспать почти не пришлось, утро уже никого не застало дома. Все были на пашнях: пришла пора сеять лен и овес. Завозившись по хозяйству — тяжело одной женщине в доме! — Былятиха едва успела собрать мужу и двоим старшим обед в поле и теперь брела обратно вдоль березняка, вялая и сонная. Двое ее младших, Неугомон и Немил, мальчишки девяти и шести лет, с воплями носились вокруг и палками срубали крапиву и траву на опушке. У обоих на шее болталось по маленькому мешочку с полынью — хоть они и были еще слишком малы, чтобы привлекать вил, оберег лишним не бывает.

Глядя на них, Былятиха вспоминала вчерашнее веселье и вздыхала. Ее старшему, Шумилке, который уже работал с отцом в поле, исполнилось четырнадцать, то есть через годик и он тоже будет плясать с молодежью в хороводе. Еще дождешься, наутро невесту приведет! Она вспомнила Рябинку, такую славную девушку из Куделичей, опять вздохнула: нет, для этой Шумилка еще молод, недоросточек! И еще год, не меньше, ей одной хлопотать по хозяйству, одной управляться со всеми женскими делами в доме, где муж, четверо сыновей и дед по прозвищу Сыч — седой, ворчливый, доживающий седьмой десяток и твердо намеренный скрипеть еще лет двадцать. Так всем и говорит. Пока, дескать, праправнуков не увижу, не помру, и не ждите.

— Ой, мама, смотри! — Самый младший, Немил, вдруг подбежал к ней и задергал за рукав. — Там спит кто-то!

— Где? — Былятиха обернулась.

— А вон там, на опушке! — Мальчик показал палкой, в ошметках крапивы.

— Кто спит?

— Девка какая-то. Не из наших.

— Не из наших? — Былятиха удивилась. — Может, из приезжих кто по темноте в лесу заблудился?

Мальчик подвел ее к ореховому кусту на опушке, и она действительно увидела спящую на земле девушку. Сын был прав: этой девушки и она тоже не знала, но, едва увидев ее, так и всплеснула руками от восхищения. Девушка была хороша, как самая сладкая мечта, скорее даже как исполнение самой сладкой мечты. Тонкая, стройная, с длинными светлыми волосами, разметавшимися по земле, с белыми руками, с мягкими и нежными чертами лица, она лежала в зеленой траве, как солнечный блик, как свежий цветок, и румянец ее щек был сладок, как спелая земляника.

— Откуда же ты такая? — в изумлении прошептала Былятиха и, наклонившись, осторожно тронула девушку за плечо: — Эй, голубушка! Проснись-ка, давно уж утро!

Девушка тут же пошевелилась, приподнялась. На Былятиху глянули яркие, как Ладин цветок-барвинок, сине-голубые глаза.

— Не бойся, милая! — приветливо сказала ей женщина. — Иду мимо, а ребята говорят, спит тут кто-то. Ты из каких будешь? Что же ты от своих отбилась?

Девушка ничего не ответила, но улыбнулась ей — так открыто и радостно, словно дочь, после долгой разлуки проснувшаяся наконец в родном доме, возле матери. И от этой теплой, ласковой, еще немного сонной улыбки у Былятихи так защемило сердце, что она всхлипнула и краем платка утерла глаза. Это и правда была ее мечта — мечта о той дочери, которую она когда-то родила и потеряла еще до исхода первого дня ее жизни.

— Ты чья же? — повторила Былятиха. — Откуда к нам-то?

— Я… отсюда, — низким спросонья, но теплым, как парное молоко, голосом ответила девушка и села.

— Где же ты живешь?

— Жила — там. — Девушка показала на березняк позади себя. — А теперь — не знаю. Теперь мне там нельзя жить.

— Как — нельзя?

— Ушла я от своего дома, мне теперь в нем жить нельзя.

— Отчего же? — Былятиха всплеснула руками. — Тебя что же, из дому выгнали? Что же ты натворила, голубушка моя?

— Ничего я не натворила, матушка. Я просто… сама ушла.

— Зачем же?

— Полюбила я… парня одного. Вот и пошла туда… где он есть.

Девушка говорила неуверенно, словно не знала, какие слова выбрать.

— Какого же парня?

— Искрен его зовут. Не знаешь ли ты такого, матушка? Где мне его найти? — Девушка встала с травы и жалобно посмотрела на Былятиху. — Где он живет? Я ради него из дому ушла, а где теперь искать его, не знаю.

— Знаю я такого. — Растроганная женщина кивнула. Она знала, что в красивого парня с огнища Неревичей влюбляются многие девушки, в том числе и ее собственная племянница Метелица. — Что же, он тебя звал к себе? Обещал в жены взять?