Кристофер Сташефф - Сэр Гарольд и король обезьян

Ши напрягся, прислушиваясь, а затем, взяв Чалмерса за руку, сказал:

— Я слышу лай собак.

— Что вы говорите? — поднял голову Чалмерс. — Ага, я тоже слышу!

Лай гончих становился между тем все отчетливее. Внезапно маленький белый шарик выкатился из леса и стремительно понесся по лугу, направляясь прямиком к воротам монастыря. Как только шарик вкатился в ворота, к ним устремились четыре всадника, впереди которых скакал молодой человек; на головах у всех были вышитые шелковые тюрбаны. Молодой всадник с криком влетел в ворота как раз в тот момент, когда белый заяц доскакал до двери, ведущей в храм, и вбежал внутрь.

— Ах ты, нечестивец! — закричал юноша, спрыгивая с коня. Он бросил поводья Ши и вбежал в храм.

Ши, негодуя, смотрел на поводья, затем перевел взгляд на Чалмерса, пытающегося согнать с лица улыбку, но в этот момент их внимание привлек шум возни, донесшийся со стороны ворот. Повернувшись, они увидели четырех других всадников, вокруг которых еще не осела пыль, поднятая копытами внезапно остановившихся коней. Затем ворота храма с треском захлопнулись, а из-за стены выступили Свинтус и Песчаник.

— Не вздумайте спешиваться! — прорычал Свинтус, поднимая на изготовку навозные грабли.

Охотники со страхом сбились в кучу, но один из них попытался осадить грубияна:

— Да кто ты такой, мужлан? Подержи лошадей и отойди в сторону! Мы должны следовать за господином!

— Это святое место, — осклабился Песчаник, выставляя напоказ острые зубы, не заточенные на точильном камне, а природные, оставшиеся ему в наследство от прошлых времен, когда он был чудовищем. — Это святое место, и люди с нечистыми помыслами не могут быть допущены внутрь.

Строптивый всадник посмотрел с вниманием на алебарду в руках Песчаника, несомненно заметил, насколько остро заточено ее рубящее лезвие, и снова попытался протестовать, но на этот раз уже не в столь заносчивом тоне:

— А что ты за монах, если держишь в руках оружие?

— Очень сильный монах, — отвечал Свинтус. — Я покаялся в совершенных злодействах, но, увы, мой характер все еще властвует надо мной!

— Остыньте, — обратился к всадникам Песчаник, не угрожая им оружием. — Ваш хозяин вскоре присоединится к вам.

Охотники посмотрели еще раз на оба создания, прежде бывших монстрами, и посчитали за лучшее подчиниться.

Ши намотал поводья на ближайший к нему кол и жестом пригласил Чалмерса последовать за ним.

— Пошли! — сказал он, направляясь к входу в храм. — Мне очень хочется послушать, о чем там говорят!

Они подошли к дверям Дзен-зала как раз в тот момент, когда оттуда донесся гневный голос принца:

— Ты почему не кланяешься мне, глупый бонза? Я прикажу арестовать тебя за дерзость по отношению к принцу! — Он оглянулся, желая подать знак своим людям, и вдруг до него дошло, что он один.

— Белый зайчик ведь тоже исчез, — сказал обезьяний Король, — так почему же не исчезнуть и твоей свите?

— Да как ты осмеливаешься говорить со мной, дерзкий мошенник! Тебе известно, что даже среди обезьян ты не более чем болтун?

— Я — Каменная Обезьяна, — отвечал примат, — а мой хозяин Трипитака — такой же принц, как и ты.

— По рождению я действительно принц, — объявил Трипитака, — но я отказался от всех мирских титулов. Сейчас я — всего лишь странствующий монах, ваше высочество. — Однако когда он говорил это, спина его оставалась, как всегда, прямой.

Принц отнюдь не был тупицей: он начал понимать, что происходит что-то необычное. Нахмурив брови, он обратился к Трипитаке со словами:

— Я пока не ищу мудрости.

— Каждому принцу следует искать мудрость, — возразил Трипитака, — тем более что наступит день, когда он начнет править страной, как это предстоит вам, причем очень скоро.

Принц выхватил из ножен шпагу, ее клинок угрожающе блеснул.

— Не хочешь ли ты сказать, что мой отец глуп?

Обезьяний Король спокойным шагом приблизился к принцу и сжал его запястье: глаза юноши слегка вытаращились, он негромко вскрикнул от боли и выронил шпагу.

— Ваш отец мертв, — ласковым голосом произнес Трипитака. — Он мертв уже три года, а тот, кто сидит на его троне, — самозванец. — Затем, обратясь к обезьяньему Королю, приказал: — Отпусти его.

Король разжал пальцы, и принц второй рукой стал массировать запястье, глядя на Трипитаку широко раскрытыми глазами.

— Что за глупости ты говоришь! Я всего лишь вчера виделся со своим отцом, и он был здоров и приветлив, как всегда!

— Вы виделись с чародеем, укравшим его облик, — отвечал Трипитака, а затем начал рассказывать принцу всю историю с самого начала. По мере того как Трипитака рассказывал, глаза принца становились шире и шире.

А когда Трипитака закончил рассказ, принц наклонил голову, опустил подбородок на грудь и потухшими глазами уставился в пол.

Наконец юноша поднял голову.

— Может, все так и есть, как ты рассказал, — промолвил он, — но я не могу поверить твоим словам безоглядно, хоть ты и святой человек. Чем ты можешь доказать все сказанное?

Трипитака молча сунул руку в складки своей одежды и извлек оттуда пластинку из белого нефрита.

С возгласом, идущим, казалось, из самого сердца, принц схватил пластинку.

— Мой отец никогда не расставался с ней! Как тебе удалось ее украсть? Когда? — Не дожидаясь ответа, он кинулся к дверям с криком: — Стража! Стража! Арестовать этих воров!

Свинтус сделал несколько быстрых шагов и, уставившись в лицо принца тяжелым взглядом, преградил ему дорогу к двери.

— Пожалуйста, не делайте этого, ваше высочество. Мы — не воры.

— Нет, вы — воры, воры, эта пластинка — наша семейная реликвия! — в неистовстве кричал принц, вытянув дрожащую руку в сторону Трипитаки. — Эта пластинка является собственностью королей Королевства Борона со времени основания династии! Мой отец получил ее от своего отца и передаст ее, когда наступит черед, мне!

Трипитака смотрел на принца, не произнося ни слова.

Принц дрожащей рукой гладил пластинку, не сводя при этом глаз с Трипитаки.

— Так ты и вправду не украл ее?

— Нет, не украл, — ответил Трипитака. — Призрак, о котором я вам рассказал, передал ее мне.

Принц был в смятении, но сохранял самообладание немалым усилием воли.

— Я не могу поверить тебе! Ты мог украсть пластинку у него из кармана, когда король проходил сквозь толпу! А может, он в порыве кратковременного безумства передал ее храму?

Трипитака в изнеможении вздохнул, но тут Ши, обратясь к принцу, сказал:

— А почему бы не спросить вашу мать?

Лицо принца стало мертвенно-бледным.

Он в бешенстве уставился на Ши:

— Ты что имеешь в виду?

— Только то, — отвечал Ши, разведя руки в стороны, — что никто не знает мужчину лучше собственной жены. Если с ним произошли какие-либо перемены, то кто скорее всех их заметит?