Руслан Мельников - Рыцари рейха

— Твою мать! — взорвался Бурцев. — Брось ты эти свои китайские заморочки — не до них сейчас! Русским языком скажи. И покороче. По-жа-луй-ста, отец!

— Если вечный незримый энергия ци, — бесстрастно бубнил Сыма Цзян, — вибрирующий во вся наша мира от начальная времена и до конечная...

— Еще короче... — взмолился Бурцев.

Китаец вздохнул — обиделся. Покачал седой головой, сетуя на непроходимую тупость и невыдержанность собеседника. Встал. Объяснил сварливо:

— Моя говориться: есть ци. Вездя есть!

— Везде. Ци. Энергия такая. Знаю, — кивал Бурцев. — Дальше?

— Ци — это гармоний мира.

— И что?

— Ци мира держит вся на своя места. И магическая сила арийская колдуна держит в башня перехода. И не отпускается ее внаружу.

— Понял. Вроде как равновесие сил...

Бурцев ударными темпами постигал основы древнекитайской философии применительно к древне-арийской магии. Галопом по китаям, блин! Да с хромым на арийское копыто конем!

— Твоя хоть и глупая, Васлав, но хорошо соображается, — отвесил старик сомнительный комплимент.

Назидательно подняв мозолистый крепкий палец, Сыма Цзян продолжил:

— Равновесий нарушивается, когда малая колдовская башня открывает дорога из большая башня для древняя арийская магия и для человек, который пользуйся этот магия.

— Ясно.

— Равновесий нарушивается тоже, когда якоря-заклинания выплескивай древняя магия из большая башня...

— И это понятно, — поторопил Бурцев.

— Но ци много вездя и во вся. И вездесущийся ци быстро загоняй магия обратно в башня. Поэтому много и долго арийский магия не бывайся.

— Да не ходи ж ты вокруг да около, е-пэ-рэ-сэ-тэ! Скажи, как можно быстро высвободить магию перехода без малых башен, «якорей», блоков и прочей колдовской чепухи!

— Сломать гармоний между ци и древняя заклятия ария, — вздохнул китаец.

— Так за чем же дело встало? Ломай! Или религия не позволяет?

Китаец понуро опустил голову.

— Для такой дела нужен очень-очень громадный и очень-очень плохой энергия, Васлав.

— Некромантия? — похолодел он.

Н-да, с этим у них туго. Помнится, фашистские эзотерики, чтобы победить время и забросить в прошлое цайткоманду фон Берберга, использовали некротическое поле польских концлагерей. Здесь же такой номер не пройдет.

Сыма Цзян покачал головой:

— Твоя не угадалась. Хуже, чем магия большая смертя.

Бурцев ругнулся — обреченно и с матом. Если уж даже «большая смертя» им не помощница, то...

— Что тогда?

— В Поднебесная эта зовется ша ци — энергия пустых сил разрушивания. Вроде та, который убивал колдовской Взгужевежа-башня, только еще больше.

— Да куда уж больше-то!

Вообще-то Взгужевежу «убивал» взорванный склад с боеприпасами цайткоманды. Штабеля ящиков с оружием, гранаты, мины и патроны, наваленные под потолок — по самое не хочу, — вот и все ша ци.

— Больше-больше, много больше, — твердил китаец.

— Ну, больше — так больше, фиг с тобой.

Сыму все равно не переупрямить, если дело касается древнекитайского многомудрого бреда. Пусть уж стоит на своем и бредит себе дальше. Главное Бурцев уже уяснил: чтобы высвободить сейчас магическую силу арийской башни, требуется невиданная разрушительная мощь. Они ею не обладают — и точка.

— А еще нужно, чтобы какая-нибудь колдуна в другая места и время указалася путя для освобожденная магия ария, — добивал неуспокоившийся китаец. — И чтобы тама и здеся был ночь полной луны. Только тогда ша ци делай дырка в ци. А магия арийская колдуна делай вечная коридора через весь время и места. Эта сложная, Васлав. И не нам эта под силу.

— Сам вижу, — буркнул он. Старик его вконец запутал. Голова шла кругом и начинала побаливать. — Теперь вижу, что не для средних умов твоя ша ци и не по нашим возможностям. Ладно...

Он повернулся к дружине, вслушивавшейся в разговор, но мало что понимавшей.

— Все, обратной дороги нет, — угрюмо объявил соратникам Бурцев. — Будем сидеть здесь, пока не придут те, кто нас запер. Не думаю, что они заставят себя ждать.

— Да пусть только попробуют сунуться, — Освальд Добжиньский хрипел от ярости. — Первых двоих я беру на себя.

Ведрообразный топхельм добжинец держал в левой руке — тут и без шлема дышать тяжко. В правой руке рыцаря — меч наголо. Отточенная сталь с гудением рассекла спертый воздух. Освальд показывал темному окошку в маленькой дверце, что намерен драться до конца.

— Да погоди ты, не горячись, — поморщился Бурцев. — Первыми супостата встретят стрелами Бурангул и дядька Адам. Пусть встанут здесь — между дверью и теми воротами. Вот так, да. Остальные — у стен. Освальд, Збыслав, Дмитрий — справа. Я, Гаврила и Сыма Цзян — слева.

— А Ядвига? — спросил Освальд.

— Будет держаться за тобой. Если удастся прорваться — на месте не стоять. Прикрывайте лучников и Ядвигу — и бегом, куда я укажу. Латы скиньте. От невидимых стрел они вас не спасут, а бежать будет несподручно. Да и еще... Мои слова о том, что меня ни при каких обстоятельствах не должны взять живым, остаются в силе.

Брони и шеломы со звоном попадали на пол.

— Теперь — ждать, — вздохнул Бурцев.

— И долго? — Гаврила Алексич молодецки поигрывал булавой. Ну никак не мог смириться богатырь с заточением и вынужденным бездельем.

— Сколько нужно, — пробурчал Бурцев, — столько и подождем.

— И-эх! — Гаврила, что было сил, саданул булавой по стене.

Брызнули мелкие осколки бетона. И еще раз. И еще... Алексич остервенело крушил стену. Ладно уж, пускай пар выпустит, раз такая нетерпячка.

Наконец притомился сотник, отошел — недовольный, весь в цементной пыли. Преграда, увы, стояла незыблемо. А всех богатырских трудов хватило на небольшую вмятину в шершавой стене. Да, долго придется Алексичу долбиться. Извини, парень, но даже в тебе не наберется столько разрушительной энергии ша ци, чтоб совладать с такою стеночкой-то. Бетон — сразу видать — хорош. Из такого бетона небось доты строят. Такой бетон на обстрел тяжелой артиллерии рассчитан, а уж удары булавы выдержит и подавно.

Гаврила отдышался, встал у ангарных ворот. Гхакнул, размахнулся, громыхнул с плеча. Сталь загудела, но не поддалась.

Новгородец перешел к дверце. И ее испытал на прочность. Тщетно — та даже не вздрогнула. Следующий удар пришелся по смотровому оконцу. Ни трещинки! Толстое, по всей видимости, пуленепробиваемое стекло тоже выдержало. Но у невидимого наблюдателя за ним, кажется, сдали нервы.

— Стой, Гаврила! — рявкнул Бурцев.

Грохот прекратился. Алексич зыркнул налитыми кровью глазищами:

— Что еще?!

— Тихо!

Они замерли. Все.

Вслушивались в новый звук. Такого прежде не было. Едва слышное шипение доносилось откуда-то сверху, из-под потолка. Из угловых жалюзи. В свете лампы, в клубах цементной пыли было видно — внутрь накачивают... накачивают...