Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта

Мы так увлеклись расшифровкой книги, что не заметили, как рассвело. Целая ночь прошла над страницами — ночь, погрузившая нас в пучины ужаса и изумления. Мы читали о материях, запредельных обычному человеческому разуму, о тайных договоренностях между Древними и Тревалленами и подобных же договоренностях между этим семейством и существами, обитавшими за пределами наших времени и пространства. Неудивительно, что насмерть перепуганные селяне той ноябрьской ночью десять лет назад ворвались в усадьбу и сожгли дотла проклятый дом вместе со всеми его обитателями.

Как Треваллены сумели пережить Средние века, когда ведьмы и ведуны преследовались с особым ожесточением, я даже не могу вообразить. Однако оставалась неразгаданной одна, последняя тайна. Хотя мы тщательно просмотрели текст, строка за строкой переводя его, мы не нашли даже упоминания о двух формулах, о которых говорилось в той поспешно нацарапанной записке. Нет, конечно, в книге встречались слишком выцветшие и плохо читаемые места, однако формул под этими пятнами и потертостями точно не было! Неужели матушка Эштона ошибалась? Но это казалось слишком невероятным… Она весьма настаивала на важности формул в деле предотвращения какой-то грядущей катастрофы и не стала бы указывать место, где их следовало искать, если бы питала относительно него хоть какие-то сомнения.

Однако какие еще могли отыскаться объяснения? Повинуясь настойчивым просьбам друга, я еще раз тщательно перелистал книгу, страницу за страницей, высматривая, не выдран ли из нее лист.

И тут, долистав почти до середины, я дошел до страницы, которая по виду оказалась вдвое толще остальных. Проведя пальцем по обрезу, я обнаружил, что так и есть — два листа слиплись. Разделить их оказалось не так-то легко, принимая во внимание хрупкость древнего пергамента. В конце концов мы применили острый нож, и наши труды увенчались успехом.

Думаю, оба мы не ожидали увидеть то, что увидели. А ожидалось нечто подобное тексту всей книги — тот же почерк и старинный стиль. Пусть и устаревший, но английский язык! И каково же было наше изумление, когда нашим глазам предстало нечто совершенно иное: символы, которые при всем желании нельзя соотнести с нашим алфавитом! Да и почерк со странноватым наклоном оказался мне совершенно незнакомым. Однако даже самые мелкие буквы были тщательнейшим образом выписаны и даже обведены — для пущей определенности. Складывалось впечатление, что пишущий желал избежать каких бы то ни было недоразумений и неясностей. И все же, несмотря на чуждый вид букв, Эштон с дрожью в голосе произнес, что они ему что-то напоминают — и он, похоже, их где-то уже видел!

Однако становилось совершенно очевидно, что, хотя и времени оставалось в обрез, пытаться расшифровать загадочные формулы прямо сейчас стало бы бесполезной затеей. Оба мы измучились за ночь и сознавали, что любая ошибка — а усталость бы сделала ошибки неизбежными — привела бы к катастрофическому результату. Время подошло уже к половине девятого утра, так что Эштон на скорую руку собрал нам позавтракать, после чего мы легли спать.

Проснувшись примерно через шесть часов, я обнаружил, что Эштон уже давно встал и деловито перерывает выстроившиеся на полках книги. Когда я вошел, он мельком взглянул на меня, но даже так я сумел разглядеть темные круги у него под глазами — похоже, моему другу не удалось как следует поспать. Им владела одна мысль, его снедало одно-единственное желание — и он шел к цели, не жалея и не щадя ни тело, ни разум.

— Разгадка где-то здесь, — хрипло пробормотал он, обводя рукой стеллаж. — Я положительно уверен — здесь, в какой-то книге.

— Тогда необходимо выработать логический и методологический подход к проблеме, — важно произнес я. — В конце концов, у нас еще два дня на разрешение этого вопроса.

Большую часть томов, к счастью, просматривать не пришлось — они были написаны на латыни, арабском или греческом и потому явно не содержали разгадки таинственного шифра. И тут — уже стояло позднее утро — мой друг торжествующе вскрикнул. Я поднял глаза от пролистываемой книги — и увидел Эштона с тоненькой и весьма потрепанной книжицей в руках. Он проглядывал ее, лихорадочно переворачивая страницы. Изможденное лицо его приняло странное выражение, когда он наклонился над столом, чтобы сравнить почерк на страницах книжицы и фолианта, который мы добыли в подвале усадьбы.

Заглянув Эштону через плечо, я убедился в том, что буквы действительно выписаны похожим образом.

— Вот оно, — весь во власти страшного возбуждения, проговорил он. — Я же говорил — где-то я такое видел…

У меня не хватило смелости спросить, как называется книжка. Судя по ее виду, она относилась к самым древним из собранных в библиотеке моего друга томов.

— А ты можешь эти формулы как-то записать буквами? — осторожно поинтересовался я.

Эштон заколебался, затем кивнул:

— Да. Да, смогу. Но это не так-то просто! Видимо, здесь что-то похожее на наакальский язык, правда, есть некоторые едва различимые нюансы… однако, как бы то ни было, перевод должен быть абсолютно точен. Я не могу позволить себе ошибок — в противном случае, матушкино завещание останется невыполненным! Малейшая ошибка — и…

Он осекся и не договорил, однако я и без слов понял, что мой друг имеет в виду.

Оставив его наедине с загадочными строчками, я собрал себе поесть, а потом спросил, не позволит ли Эштон взять машину и прокатиться — по крайней мере, я хоть не буду мешаться под ногами и отвлекать от дела. После мгновенного колебания мой друг ответил согласием и передал мне ключи от авто.

Стояла все еще теплая погода, к тому же светило яркое послеполуденное солнышко. Я не стал полагаться на удачу и прихватил с собой карту округи. Перед тем как завести машину, я ее тщательно изучил — впрочем, куда ехать, решено было давно. Не случайно мне пришлось умолчать о конечной цели поездки в разговоре с Эштоном — в противном случае тот мог бы отказать мне в авто или же вступить в нудные препирательства, убеждая оставить свое намерение.

Наконец я завел машину, тронулся и, медленно проехав через деревню, свернул на узкую дорожку, которая — если доверять карте — вела к берегу моря и оканчивалась невдалеке от скалистого мыса, на котором возвышался Маяк Дарк-Пойнт. Навстречу мне попалось совсем немного прохожих, и все они одарили меня странными взглядами.

Дорога оказалась не сильно проезжей и весьма ухабистой — похоже, здесь нашлось мало охотников по ней кататься. По мере того, как я продвигался к торчащим вдали утесам, пейзаж вокруг меня существенно менялся: богатая растительность уступала место редким клочками травы и согнутому от постоянных ветров кустарнику. Выехав на невысокое всхолмье, я пригляделся к маяку, столь не похожему на маяк, и даже этого краткого мига хватило, чтобы понять: первое впечатление меня не обмануло — башня и впрямь выглядела очень необычно. Однако когда я смотрел на нее с опушки леса, дымка и расстояние не позволили оценить всю странность ее облика. Мало того, что помещение для фонаря построили в виде купола — подобные шаровидные выступы торчали из тела башни повсюду. О назначении этих архитектурных излишеств оставалось лишь догадываться. Одним словом, маяк казался подлинным воплощением загадки и тайны, и это ощущение все усиливалось, пока я, осторожно маневрируя, съезжал по крутому скалистому склону к береговой полосе.