Ксения Сергеева - Ткач

— Застрять в полотне проще, чем кажется. Достаточно лишь переоценить свои силы. Легенды говорят о том, что однажды сам Праотец едва не захлебнулся в нем.

— Я читал книги, Ицца, — советник всё еще не поворачивался. Оба были довольны этим. Мидар имел время, чтобы придать своему лицу достойное выражение, Ицца имел возможность не видеть этого. — Что нужно сделать, чтобы выбраться оттуда?

— Вряд ли в полотне возможно восстановить силы. Всё, что образуется, уйдет на то, чтобы не захлебнуться. Если Праотец обладал некой силой, чтобы вырваться, то ни один из твоих сыновей не имеет ее, — Ицца решил, что сегодня вечером непременно напьется. Пойдет в Комнату у ворот — и напьется.

— Тем лучше. — голос владыки звучал глухо. — Налей мне еще вина.

На сеновале было темно и тихо. Вилы пристроились у стены. Сиротливо ютилась у дверей обреченная быть разобранной сломанная телега. Лита разговаривала со звездами. Сколько у них путей: броситься вниз, на камни жизни, остаться в небе и вести моряков к опасностям, предсказывать судьбы и исполнять желания, отмерять цикл мира, отвечать на вопросы… Звезды молчали. Звезды всегда молчали на вопросы Литы. Крыша, порушенная недавним ураганом, еще вся в дырах, именно поэтому девушка предпочла мягкое сено камням у озера — сегодня можно увидеть совершенно новые созвездия, старые ведь изменены балками и кусками черепицы. Лита обнаружила уже несколько, дала им название и суть. Кощунство, потому девушка не произносила слов, играя своими мыслями и фантазией. Если хоть кто-то из деревенских услышал бы, то непременно рассказал матери, та, опасаясь Грусти, пошла бы к монашкам, а те — за ней, Литой, чтобы навсегда увести в юдоль болезных сердцем. Где это видано, простая девчонка наделяет звезды сутью? Это право только лишь магистров. Но магистров здесь нет, как нет в её мыслях селян, матери, монашек — вообще ничего, кроме новых, неизвестных, высоких звезд…

Кто-то подошел к дверям. На всякий случай Лита затаила дыхание и начала перечислять мысленно Сто тридцать благих дел магистров. Кто-то не двигался. Слушал. Лита замерла. От недостатка воздуха заболели мышцы. Кто-то почувствовал это — и постучал. Лита выдохнула. Больше от удивления. Кто же будет стучать в дверь сеновала? Наверное, кто-то чужой. Может, сами магистры пришли, чтобы покарать её за запретные мысли.

— Открой, я не причиню вреда. И ты всегда славишь магистров по ночам на сеновале? — шепот выдавал в говорящем мужчину, молодого, вжимающегося спиной в стену, прячущегося.

— Магистры правят жизнью, вычисляя суть звезд, — спускаясь по узкой лесенке с настила, Лита бормотала один из Законов.

— Ты учишь урок? — шепот не скрывал улыбки. Лита с опаской, но тоже улыбнулась, отпирая дверь и щурясь на лунный свет, щедро проливавшийся на двор. После тьмы сеновала даже тусклый свет Луны слепил.

— Я смотрю на звезды.

— А можно с тобой? — молодой парень в добротной одежде вовсе не походил на путника, хотя ночь бывает обманчива. Черт лица Лита не разглядела, но отметила, что волосы у парня были неприлично длинными. Таких не носили в их местах.

— Нет, нельзя, я вообще иду домой, вот, видишь, мой дом, — Лита махнула рукой на светящиеся окошки.

— А можно с тобой?

— Да что ты привязался? — возмущение было деланным. — Кто ты вообще? Как ты узнал, что я здесь?

— Сама ведь позвала, — тихо сказал незнакомец. Лита сравнила его шепот с игрой кленовых листьев на ветру. — Вечно ждешь, как что-нибудь произойдет. Вот и произошло. Дозвалась.

— Ничуть даже не бывало. Я повторяла Сто тридцать благих дел магистрата и никого не звала.

Девушка уверенно двинулась к дому, зная, что если неизвестный схватит ее, то стоит крикнуть — сбежится вся деревня. Парень, как ни в чем ни бывало, двинулся за ней. Несколько шагов они сделали молча, бок о бок. Лита резко остановилась.

— Ты кто?

— Я? Я… — незнакомец, очевидно, сомневался; девушка недоверчиво прищурилась, стараясь разглядеть лицо парня, но он, как назло, стоял к Луне спиной. — Меня зовут Фин.

— И почему ты идешь за мной, Фин?

— Ищу, где переночевать, а ты, добрая девушка, предложила мне ночлег, — голос Фина смеялся.

— Ничего я тебе не предлагала… и не предложу. Иди своей дорогой, — Лита уже взошла на крыльцо.

— А если моя дорога лежит через твои двери?

— Откуда ты можешь знать, как пролегает твой путь? Это ведомо только магистрам.

— Вот заладила, магистры-магистры… — Лита готова была поклясться, что Фин ей подмигнул, прежде чем громко произнести: — Эй, хозяйка! Пусти переночевать путника, глашатая магистров!

Лита едва не подпрыгнула. Глашатай магистров? Этот парень? Ему и семнадцати-то нет по виду, а уже… И как отзывается о магистрате! А она? Дурочка! С кем пререкалась! Не миновать Грусти, не миновать… Дверь распахнулась, дородная женщина, мать Литы, уставилась на парня, затем перевела взгляд на дочь и снова на глашатая.

— Как же, как же, в нашей глуши более приличного дома не найдешь для приюта. А есть ли у тебя печать?

— Конечно, матушка, конечно, — Фин вытащил из-под плаща круглый кулон на цепочке. Женщина придирчиво осмотрела вязь, символизирующую права, данные магистрами предъявителю печати, прежде чем расплыться в самой благожелательной и многообещающей улыбке.

— Входи, глашатай, входи, заночуй у нас, расскажи, как дела в столице… С тех пор, как преставился мой муж, мы не бывали в городе. Лита! Чего стоишь чурочкой, накрывай на стол, гость, поди, устал с дороги!

— Устал, а дочь ваша заботливо предложила мне ночлег, как только увидала. Добрая девочка растет, да благословят её магистры.

— Воспитывала её одна, видать, смогла научить чему хорошему.

Фина усадили на почетное место. Скромная деревенская еда была принята им с благодарностью. Несколько часов он запойно рассказывал о том, как проходил праздник Ста тридцати благих дел, завершившийся неделей ранее, во что были облачены жены магистров, какие нынче славные булочки пекут столичные пекари…

— Однако ваши ничуть не хуже, а даже и слаще, — Фин зевнул, а хозяйка всплеснула руками.

— Заговорила ты нашего гостя, Лита, пора и отдохнуть ему дать.

Девушка, не произнесшая ни слова до этого, только кивнула. Фи благодушно улыбнулся:

— Все девушки — болтушки, это не их вина, а воля звезд.

— Правду, говоришь, гость дорогой, правду. Дочь, готовь гостю постель!

Фин пришел в деревню, чтобы огласить новый список податей. Двор магистров начинал собирать десятину с трав и улова. Десятина эта, среди прочих, должна отправляться в город раз в неделю на подводе, которая собирала четверть с удаленных от столицы земель. Глашатай стоял посреди деревенской площади и смотрел в лица селян. Ни одобрения, ни сожаления, ни злости не виделось в них. Только молчаливая покорность. Оглашение завершилось несколько минут назад. По Закону еще две минуты было у крестьян, чтобы оспорить волю магистров. Закон этот существовал века, но ни разу никто не решился противиться глашатаю, который еще и помечал деревенские дворы, распределяя повинности.