Ольга Моисеева - Аватары Тьмы! [СИ]

— Очень хорошо, молодец. Теперь ты знаешь, что Антон — «крот» в лысорском стане и наш друг. Он уничтожил присланного на замену ему устранителя и занял его место.

— Да. Я так и поняла, что он перевоспитался.

— Он не просто так перевоспитался. Да, пожар, конечно, пришёлся нам на руку, мы ведь в тот момент как раз следили за ним, выжидая удобного случая, у Пашки даже ружьё охотничье с собой было, под плащом прятал. Я ему: совсем ты, старый, спятил, как в городе стрелять, услышат же?! увидят, арестуют! А он: мало ли что! — короче, готов был даже в тюрьму сесть, вот как хотел поквитаться, и тут вдруг — такое! Взорвалось что-то и полыхнуло так неожиданно, огонь — прямо под квартирой Антона, быстро наверх распространился, дымом густым всё заволокло, ничего не видать! Пожарные приехали, тушить принялись, людей выводить, но нашего среди них не было. Мы заметались, что делать не знаем. Пропустили, может? Или сгорел? Паша его всё равно кокнуть собирался, так, если сдох, думаем, туда ему и дорога — он был совершенно убеждён в его причастности к смерти Светы с Димкой, а вот я была не совсем уверена, хотя косвенных доказательств удалось нарыть предостаточно…

И вот уже когда все «скорые» отчалили, мы вокруг дома стали обходить, и вдруг глядим… — ползёт! Он, точно, ибо ни один нормальный человек подальше от помощи не будет стремиться! Вдоль стены соседнего дома, за небольшой зёлёной зоной, по отмостке шурует, за деревьями от любопытных глаз хоронится. Сумел как-то из горящего дома незаметно от всех выбраться — из окна какого-то, улучив момент, когда никто не видит, выпрыгнул или ещё как-то — бог знает, он это потом так и не вспомнил.

Подбежали мы с Пашкой поближе, а он ползёт быстро, скрыться от пожарных и медиков, видно, торопится: нельзя ему под прицельное наблюдение-то попадать: ну, как заметят странности, да и раскроют природу его нечеловеческую. Не вздумай стрелять, Пашке говорю, зря внимание привлечёшь, он и так подыхает. Схватили мы его за руки и за ноги — одна точно сломана, а он, представляешь, дёргаться и брыкаться стал, но не долго — ослаб уже, к тому времени, здорово, почти всё тело у него обгорело, в некоторых местах прям до углей! И тут он глаза вдруг открыл и губами шевелит. Я прислушалась: цифры какие-то называет. Несколько раз повторил, и я успела их быстренько в телефон записать.

— Везёт тебе, ба, — грустно прокомментировала Вера. — А я вот теперь совсем не могу смартфоном пользоваться — слепит и глаза режет, жуть!

— Правда? Ох, маленькая! Это всё от того, что способности у тебя выше моих, наверное, на целый порядок. Я мобильником всё время пользовалась, ничего, дед тоже, хотя, если долго в экран смотрел, то у него глаза начинали сильно слезиться… А очки? Ты очки тёмные пробовала?

— Не помогают, — вздохнула Вера. — Ну да фиг с ним, бабуль, зря я тебя перебила, прости! Что там дальше-то было? Время не ждёт!

— Да, — кивнула Клавдия и, погладив внучку по руке, продолжила: — Дальше… что дальше?.. Когда я Пашке стрелять запретила, он хотел Антона кирпичом по голове раз десять звездануть и тут прямо бросить, но я не дала. В каршеринг, говорю, обратись, увезём его отсюда подальше, а там разберёмся! Что это за цифры, надо же понять, да и вообще… если есть шанс выяснить, что к чему, как и откуда он такой, без светака, взялся, глупо же этим не воспользоваться! Пульс прощупали: есть. Живой, но в бессознательном, искорёженном состоянии, вреда нам — по крайней мере, в ближайшее время — причинить вряд ли сможет. Свяжем его, придёт в себя — допросим с пристрастием! Когда ещё нам такое удастся? В общем, Пашка с моими доводами согласился и пошёл за машиной, а я стала крутить названные Антоном цифры так и эдак, в интернете рыться, пытаясь сообразить, что с ними делать, и довольно скоро дошло до меня: чёрт возьми, да ведь это же географические координаты!

Ну, и когда Паша на прокатной машине подъехал, я сразу ему о своём прозрении и сказала. Координаты указывали на какую-то точку в лесу. И тогда я предложила срочно на это место рвануть, чтобы, пока наш погорелец совсем не окочурился, попытаться выяснить, что там находится. Не зря же он их назвал — значит, важное там что-то, и, в случае чего, прямо там, на месте, заставим его очнуться и всё объяснить. А если там нас ждут враги, то у нас ведь ружьё есть, в лесу-то стрелять куда как безопаснее, чем в городе! А ещё лучше используем Антона как заложника или прикрытие — типа, мы с ним заодно, — короче, на месте сориентируемся. Паша не сильно этой идее обрадовался, но я его убедила. Всё равно, говорю, надо куда-то подальше ехать, не домой же его, на глазах у изумлённой публики, тащить?! Побурчал Пашка, побурчал, да и согласился. Погрузили мы Антона в машину и погнали на место. Доехали до куда вышло на машине, а потом пришлось его так, руками, волоком, через лес тащить.

Чем больше Виктор думал о Митиной душе, тем острее понимал, что изменился. Ещё «вчера», избежав круга самоубийц, он был так благодарен за это своим новым хозяевам, что расслабился, пытаясь просто получать удовольствие от пребывания в форме лысорского пера, а «сегодня» этот тупой балдёж навсегда закончился. Не то чтобы Виктор этого сильно хотел, но смотреть на деятельность лысорей так, как раньше, он уже не мог. Любая гадость, если она убирает твои мучения и дарит сносное существование, кажется приемлемой, пока не коснётся чего-то настолько глубоко личного, что твой выбор меньшего зла из двух мгновенно переворачивается с ног на голову.

«Неужели так происходит с каждым? — окончательно убедившись в совпадении души своего сына с той, что была у другого мальчика, думал Виктор. — И все мы — не новые люди, а одни и те же души, вынужденные возвращаться, чтобы снова и снова нарабатывать тот же опыт?!»

Чтобы это проверить, надо было посмотреть, как обстоит дело у других, не знакомых ему, людей. Сделать это оказалось крайне затруднительно: разрыв между старым и новым воплощением человека мог составлять десятки лет, а у некоторых даже — столетия, однако положение Виктора позволяло соединиться с любой частью лысорей, причём — в связи с ничтожностью проявляемой одним «пером» активности — совершенно не тревожа хозяев.

Стал бы человек — даже если б мог — отслеживать ток крови в каждом мельчайшем капилляре собственного тела? Или бояться, что какой-нибудь волос на голове вдруг взбунтуется?

Вот так же и лысори воспринимали Виктора — как полностью подчинённую частичку себя. Они не могли поглотить его сознание, уже отравленное адским кругом самоубийц, — это вызвало бы у них жестокое «несварение», но и заморачиваться на этот счёт не собирались. Поняв, что навсегда потерял возможность душой вернуться к Богу, Виктор был сломлен, раздавлен и яростно ненавидел весь человеческий мир, а превращение в перо должно было окончательно деформировать его личность, поэтому монстру и в головы не могло прийти, что бывший человек сумеет сохранить свободу воли и вдруг начнёт действовать совершенно самостоятельно.