Кортни Коул - Ноктэ [litres]

Я хочу, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, возможно, целую вечность, поэтому стараюсь не двигаться. Несмотря на то, что сырой песок попал мне под джинсы и теперь ноги совсем промокли.

Но как бы то ни было, я мечтаю, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Тьма становится настолько густой, что почти поглощает нас. Уже совсем поздно.

Я вздыхаю.

– Мне нужно возвращаться.

– Хорошо, – под покровом ночи его голос кажется еще более низким, а еще, хоть я и не могу знать этого наверняка, мне слышится в нем разочарование.

Может, ему тоже хочется задержаться здесь подольше?

Он помогает мне подняться на ноги, а потом продолжает держать свою ладонь на моей руке, пока мы проходим через плавучий лес, сквозь воду приливов, назад к тропинке. Это то самое, чего женщины обычно ожидают от мужчин. Это некое джентльменство, нечто, позаимствованное у рыцарей, и внизу моего живота назревает взрыв, потому что это кажется мне очень душевным, личным и сексуальным.

Когда мы подходим к дому, он убирает свою руку, и я мгновенно осознаю, как сильно мне не хватает его тепла.

Он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах пляшет тысяча искорок, за каждой из которых скрыт некий смысл, который мне не терпится разгадать.

– Спокойной ночи, Калла. Надеюсь, тебе лучше.

– Мне лучше, – тихонько отвечаю я.

И когда я поднимаюсь ко входу по ступенькам, я осознаю, что это действительно так.

Впервые за шесть недель.

ПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайТыЧертовТрусПрыгай.

– Эй, – из дверного проема нежно раздается голос Каллы.

Я отшатываюсь от открытого окна, словно рамы внезапно оказались охвачены языками пламени. Я видел, как Калла поднималась к дому вместе с ним, но я не успел осознать, как она вошла внутрь.

– Эй… – неуверенно бормочу я, пытаясь выключить голоса, которые выкрикивают свои издевки. – Ты рано. Все еще злишься на меня?

Сестра садится на мою кровать, подкладывая под себя руки. Она выжидающе смотрит на меня.

– Нет. Просто переживаю за тебя. Знаешь, почему?

Я знаю. Из-за моего дневника. А еще я точно знаю, что она все еще не сдала меня нашему отцу. Потому что она знает, чего я боюсь сильнее всего… Это страх быть пойманным и запертым.

ТыЗаслуживаешьСидетьНаЦепиЦепиЦепиЦепи.

Я скалю зубы.

– Не беспокойся, Калла. У меня все под контролем.

Ее вздох настолько прерывистый, что даже со своего места я могу расслышать это.

– В этом все дело. Я ничего не рассказала отцу о том, что прочитала, потому что решила взять на себя всю ответственность за твое состояние. За то, что ты всегда будешь в безопасности. За то, что тебе со временем станет лучше. И если я не смогу быть рядом с тобой постоянно, значит, все взлетает на воздух, и вся вина ложится на меня. Я не хочу жить с постоянным чувством вины. На мне уже лежит достаточно груза.

Я чувствую внутри себя твердую настойчивость, когда вижу, насколько она взволнована.

– Калла, мамина авария случилась не по твоей вине. Ты сама это знаешь.

Ее глаза блестят от влаги, когда она смотрит на меня.

– Ты так считаешь?

– Мы обсуждали это сотню раз, Калла. Когда ты ей позвонила, она не должна была отвечать. Шел сильный дождь. Она должна была возложить эту задачу на плечи автоответчика. Таков был ее выбор. Не твой. Она пересекла сплошную. Не ты.

Калла закрывает глаза.

– Как бы то ни было, я бы не пережила, случись подобное с тобой. Ты понимаешь это?

Я тяжело сглатываю.

– Понимаю. Но я обещаю тебе, что со мной все будет в порядке.

Она поднимает одну бровь.

– Обещаешь?

– Repromissionem, – все мое существо провоцирует меня на ложь.

Когда я произношу это, выходит очень похоже на правду, что мне на руку, потому что, признаться честно, я сам не знаю точный ответ на этот вопрос.

Старайся говорить нормально.

Она закатывает глаза.

– Опять! Уместить это в две буквы было бы проще.

Я улыбаюсь.

– Так тебе было что-то нужно?

Ее глаза становятся шире, а затем сужаются.

– Я просто хотела проверить, как ты. Ненавижу, когда ты отстраняешься. Меня это нервирует.

– Не стоит. Я имею в виду, нервничать, – говорю я. – Все в порядке.

Сестра кивает.

– Хорошо.

Но непохоже, что она поверила мне, а я не знаю, что сделать, чтобы убедить ее. Я знаю Каллу лучше, чем свои пять пальцев, поэтому отлично понимаю ее эмоции.

– Я хотела пожелать тебе спокойной ночи, – наконец, произносит она. – А еще сказать, что я люблю тебя. И если ты передумаешь, даже в самый последний момент, это будет нормально. Не могу смириться с мыслью, что мы с тобой будем порознь, Финн. Но еще больше я мечтаю о том, чтобы у тебя все было в порядке. Поэтому если это то, что тебе действительно нужно, я приму это.

Ее глаза наполняются слезами, она смотрит в сторону. Я опускаю руку на ее ладонь. Сестра смотрит на меня, и ее подбородок заметно подрагивает.

– Все будет хорошо, – на этот раз мой голос звучит более убедительно. – Со мной все будет в порядке.

Она кивает.

– Repromissionem? – ее голос все еще дрожит.

– Обещаю.

Солги.

Океанский бриз развевает его волосы, Дэр улыбается под палящим дневным солнцем. Его белоснежные зубы сверкают, а я посмеиваюсь над его рассказом.

Я тянусь к нему, и он крепко обнимает меня, пытаясь прижать мое тело еще ближе к своему.

– Ты принесешь мне погибель, – говорит он, уткнувшись в мое плечо.

Его губы нежно касаются моей кожи.

– Почему? – спрашиваю я, с трудом совладав с дыханием, мои ладони летают на его груди.

От него исходит древесный запах.

– Потому что ты гораздо лучше, чем я того заслуживаю.

Первая моя эмоция после пробуждения – изумление. Потому что разве я могу быть лучше, чем он заслуживает? Мое подсознание, должно быть, оказалось опьяненным чем-то, но, невзирая на это, сон заставляет меня пребывать на седьмом небе от счастья.

Я принимаю душ и спускаюсь в столовую, чтобы съесть свой поздний завтрак или же ранний ланч. В кладовой осталось не так уж много продуктов.

– У нас закончились лимоны для лимонада, – информирую я отца, пока мы хрустим хлопьями. – А еще ветчина для сэндвичей, соус к спагетти, хлеб, молоко. Почти все, из чего можно приготовить обед.

Он рассеянно кивает, а я вздыхаю.

Мне кажется, что он падает вниз. События реальной жизни с каждым днем беспокоят его все меньше и меньше, уступая место скорби о маме. Конечно, он думает о своей работе. Но это не привносит в его жизнь ничего нового. Он всегда был трудоголиком. Фактически именно своей работой он был занят в ту ночь, когда мамы не стало. Он ездил в город забирать очередное тело.