Артур Дойль - Возлюбленная из Страны Снов [Забытые истории о привидениях и духах]

Эджворт распахнул окно; позади него были ставни.

Только он положил руку на засов, чтобы отодвинуть его, стук повторился снова, в третий раз, быстрый, нетерпеливый.

Я схватил его за руку, чтобы удержать; он оттолкнул меня и отодвинул засов. Ставни распахнулись и защелкнулись по бокам окна.

За окном ничего не было, кроме мрака, в котором призрачно вились снежинки. О том, что кто-нибудь, желая подшутить над нами, постучался к нам, не могло быть и речи — это было ясно даже Эджворту. На расстоянии пятидесяти аршин от дома не было даже дерева, с ветви которого можно было дотянуться до окна, а окно было в третьем этаже.

В момент, когда распахнулись ставни, на меня повеяло чьим-то ледяным дыханием, более холодным, казалось мне, чем дыхание ветра. Пламя свеч отклонилось в сторону, воск потек, образовав ложбинки по бокам; занавески у кровати надулись, и я не мог отделаться от ощущения, что, распахнув ставни, мы впустили в комнату что-то невидимое, но страшное.

Эджворт закрыл окно и повернулся ко мне; лицо его было бледнее обыкновенного.

— Странно! — пробормотал он, — очень странно!

Он ждал ответа, но я молчал, и он опять спросил:

— Как вы объясните это?

— Никак, — сказал я и отошел к столу, пугливо озираясь и не смея взглянуть в сторону кровати. — Я могу объяснить это только одним — что это якобит.

Неожиданно что-то холодное дотронулось до моего лица. Я испуганно вскрикнул.

— Что такое еще? — откликнулся Эджворт.

— Что-то коснулось моей щеки.

Не успел я выговорить это, как свои повторилось то же ощущение. Словно кто-то холодным, как лед, пальцем провел мне по лицу, от виска до подбородка.

Эджворт взглянул на меня и покатился со смеху.

— У вас снежника в волосах — она растаяла, — объяснил он и сразу успокоился. Но меня это не успокоило. Я не мог удовольствоваться таким простым объяснением; меня била лихорадка. Совершенно обессиленный, я опустился в кресло. Окно вдруг с шумом распахнулось, и ворвавшийся ветер погасил свечи.

Я вскрикнул; Эджворт выругался. Он ощупью запер окно, подбросил дров в огонь и, одну за другой, зажег свечи. Руки его слегка дрожали, и лицо было несомненно бледно. Но, тем не менее…

— Ну полно, полно, Деннисон. Какого черта вы боитесь? Нечего сказать, выискался храбрец — дожидаться привидений!

— Не говорите так! — взмолился я.

— А почему? Что, собственно, случилось? Я забыл запереть окно на задвижку, ветер распахнул его и задул свечи.

Объяснение опять-таки было самое простое, и опять-таки я не удовлетворился им. Каждым нервом я чувствовал, что в этой комнате есть что-то, чего прежде не было — что-то злое и опасное. Ведь стук в окно уж нечем было объяснить.

Я напомнил об этом Эджворту; он рассердился.

— Наверное, и это можно объяснить. Мы только не знаем, как. Только и всего.

Он положил револьвер на камин и нагнулся раздуть огонь.

— А знаете, что я вам скажу, мой друг? Здесь дьявольски холодно, в этой комнате.

— Не перейти ли нам в соседнюю? — предложил я. — Дверь можно оставить открытой. Там… там уютнее..

Он смотрел на меня.

— Ступайте, если хотите. Я взялся провести ночь здесь и сдержу слово, хотя бы все умершие якобиты пришли сюда поздравить меня с праздником.

Его насмешки только увеличивали мои страхи: он точно бросал вызов тем злым силам, которые реяли над нами. Я не мог больше этого выдержать. Если б стук в окно снова повторился, это, может быть, успокоило бы меня. Но стук не повторялся, и я остался при убеждении, что то, что требовало, чтоб его впустили, добилось своего.

Я встал, чувствуя, что колени мои подгибаются, сказал: «Ну, так я пойду» — и направился к боковой двери. Как я ни старался, проходя, не смотреть на кровать, все же мельком я увидел балдахин, и мне чудилось, что складки его шевелятся. Я вздрогнул и опрометью бросился к двери; вдогонку мне несся насмешливый хохот Эджворта.

Изумительно приятно было очутиться в светлой, тихой комнате, не населенной призраками! Я опустился в кресло у огня и на минуту успокоился. Но вскоре мысли мои перенеслись в другую комнату. Мне чудилось, что кто-то или что-то следит за мной из-за двери.

— Эджворт! — крикнул я с дрожью в голосе. — Эджворт! Здесь гораздо уютнее. Идите сюда. И принесите с собой карты.

Вместо ответа он зевнул.

— Не хочется играть. Сон одолевает. Мне и здесь отлично. Но вы лучше закройте дверь. Здесь адский сквозняк.

Вы назовете меня трусом и скажете, что такому человеку не следует браться за подобные затеи. Может быть, вы и правы. Как бы то ни было, я с удовольствием затворил дверь и вернулся к своему креслу у огня.

Вскоре пульс мой стал биться ровнее, и я устыдился своего малодушия. В это время раздались шаги Эджворта. Дверь отворилась; он стоял на пороге с графином в руках.

— Выпейте-ка рюмочку — вам это будет очень и очень полезно, дружище. У вас взвинчены нервы и разыгралось воображение.

— А стуки в окно? Это тоже воображение?

— Стуки! Стуки! Черт бы их побрал! Пейте-ка лучше.

И он налил мне коньяку; но руки его дрожали, и часть пролилась на пол.

Я охотно выпил живительную влагу.

— Еще? — спросил он, снова поднимая графин. Я покачал толовой и попросил его остаться здесь. Но он отказался наотрез.

— Дело в том, Деннисон, что и мне тоже жутко. Я вам откровенно сознаюсь. Мне страшно — в первый раз в жизни. И потому именно, вы понимаете, мне невозможно не вернуться в ту комнату. Поймите, Деннисон, постыдно не бояться, а бежать от того, чего боишься. Джек Эджворт не из тех, кто бежит от опасности.

Он повернулся на каблуках, прошел в гобеленовую комнату и с шумом захлопнул за собой дверь.

Я слышал, как скрипело под ним кресло, когда он усаживался у камина. Он провел грань между нами с беспощадной отчетливостью: нам обоим было страшно, но трусом оказался один я. И его признание, что и он также боится, не придало мне мужества. Наоборот, теперь я уже знал наверное, что никакие силы не заставят меня вернуться в гобеленовую комнату до наступления утра.

Жар камина в выпитый коньяк возымели свое действие: я согрелся и задремал, прислонясь головой к высокой спинке кресла. Сколько я проспал, не знаю — может быть, несколько часов, так как огонь в камине догорел, и комната остыла. Проснулся я нежданно и вскочил, сам не зная, что меня спугнуло. Сердце мое колотилось, как безумное, я напрягал слух в трепетном ожидании — я сам не знал, чего.

И то, чего я ждал, случилось — сквозь стену гобеленовой комнаты я услыхал испуганный, задыхающийся голос Эджворта, зовущий меня:

— Деннисон! Деннисон!

Я кинулся на зов — и оцепенел на месте.

За дверью послышался стук падения тяжелого тела. Я слышал протяжный стон, хрип — потом — и это было самое ужасное — негромкий, злорадный смех.