Евгений Филимонов - Душа дома

Душа дома решилась дать ей ход лишь после того, как грабитель раздавил паровозик и тот дал ей знать об этом своим микроскопическим гудком. Кроме того, она сразу уяснила себе квалификацию вора, и к этому моменту поняла, что больше его ничто не в силах остановить. Душа дома обязана была пустить в ход все средства для спасения дома. Она приоткрыла ящик.

Золинген вымахнула на волю уже раскрытой, в классической позиции — лезвие под прямым углом к перламутровой изящной рукояти. Тонко свистнуло — это бритва проделала два разминочных движения, и грабитель тут же обернулся на уловленный блик. Он ничего не увидел, но в характере звука ошибиться не мог. И тут просвистело и сверкнуло прямо перед его лицом, сияющая мгновенная восьмерка, а скорее — знак бесконечности. Бритва заплясала возле вора, делая молниеносные выпады, фехтуя, издеваясь. Она останавливалась и зависала прямо перед носом растерянного налетчика, никогда с таким не сталкивавшегося, несмотря на весь свой опыт, она очень чисто срезала ему пуговицы на манжетах рубашки, рассекла пояс, лишь слегка подрезав волосатый живот… Преодолевая волны паники, вор увертывался как мог в тусклом свете фонарика, упавшего на пол; когда он выхватил из своей сумки первое попавшееся оружие, полуметровый стальной стержень, в комнате прозвучал резкий саркастический смешок и на локте возник, тут же оплывая кровью, длинный разрез. Он яростно замахал стержнем, но из-за темноты никак не мог уловить взглядом безостановочно юлящую бритву, да и реакция у него не шла ни в какое сравнение с бандиткой Золинген. Весь дом, затаив дыхание, следил за этой дуэлью, последний гвоздик слал свои флюиды бритве, душа дома, обычно женственная и тихая, жаждала теперь одного лишь…

Убийства? Ни в коем случае! Она понимала, что дом, где произошло убийство, сразу становится ущербным, и дни его (как одухотворенного существа) сочтены. Дальше он может быстро деградировать, дойдет до лабаза, склада и, возможно, сгорит в случайном пьяном пожаре. Нет, ни в коем случае не убийство. Изгнание, изгнание с позором — вот самое большее, чего хотелось бы душе дома. Даже какое-то наказание, кутузка — и то не особенно было важно, а главное — чтобы отсюда исчез враг, убивший собаку, раздавивший детский паровозик и растопыривший руки на все остальное — руки хоть и в перчатках, но омерзительные в прикосновении своем. Выгнать, вышвырнуть, отбить охоту.

Но Золинген уже почувствовала вкус крови. Ее движения стали более плавными — да и противник был теперь полностью в ее власти. Бритва перекрыла путь к выходу и неторопливо теснила бледного, серьезно порезанного в нескольких местах вора к стенке. Располосованная рубаха свисала лоскутами. Надо отдать ему должное — он продолжал тыкать в пространство своей палицей, хотя и понимал, что проигрывает, что речь идет о жизни. Золинген сверкнула очередной дугой и подрезала наискось грудную мышцу. Вор зашипел от боли и вне себя изо всех сил рубанул воздух в направлении бритвы — но страшный порез на запястье заставил его разжать пальцы. Стержень грохнул на пол. Обезоруженный, истекающий кровью вор пятился к стенке, а неутомимая бритва все сужала взмахи возле него…

Душа дома попыталась отвернуться. Грабитель был уже почти прижат к стенке и отмахивался голыми израненными руками как бы лишь для проформы. Замедленным отточенным движением Золинген промахнула у него под горлом и срезала кожаный гайтан с заветной монеткой — не помогла вору монетка… Он попытался перехватить бритву голой рукой, но лишь поранил ладонь. И тут он стал различать какой-то источник тепла позади себя — спиной различать, если можно употребить такое понятие. Повторяю — вор попался необычайно опытный, с тонкой интуицией.

Уворачиваясь и пятясь, он уже почти уперся лопатками в стенку, когда в его отчаявшемся уме вдруг высветилось — да ведь это излучение, этот поток тепла может здесь быть только от души дома, только от нее. Это давало какой-то шанс, какой — он еще не знал. Вяло отбиваясь от лениво витающей бритвы (добыча не уйдет) и стараясь не подать виду, будто что-то ощутил, вор пытался (спиною же!) определить этот центр излучения. А душа дома к этому моменту совсем отвернулась и, закусив губу, смотрела во двор, где под луной все так же неподвижно лежало собачье тельце. И в этот момент грабитель определил ее!

Душа дома обычно воплощается в самые разные вещи. К примеру, я знал дом, где она обитала в детском бантике, повязанном на колонке старинного буфета. Иной раз душа дома может быть в нескольких предметах. В этом доме она обитала в фотографии, на которой была хозяйка дома, но не теперешняя, оплывшая и ворчливая, а совсем еще юная, с победоносной улыбкой, с серыми неотразимыми глазами. И вор спиной (!) уловил это. У настоящего вора рецепторы должны быть распределены по всему телу и давать информацию постоянно, особенно в минуты опасности. У этого с рецепторами все было в порядке. Поднырнув под очередной взмах бритвы, которая уже просто забавлялась с ним, как кошка с мышью, он, мгновенно извернувшись, сорвал миниатюрный портрет со стены.

Дом ахнул.

Душа дома оказалась в руках врага — израненного, потрепанного, но все еще живого, еще сильного. Дом оцепенел. Золинген, до сих пор свободно реявшая вокруг пришельца, застыла неподвижно у него перед лицом и лишь еле уловимо вибрировала от ненависти. Сама душа внезапно обнаружила себя в окровавленных чужих лапах и поняла вдруг, что из этого положения ей уже ничем нельзя помочь прочим обитателям дома. «Я не уберегла дом!» — успела она воскликнуть.

Вор, неотрывно, торжествующе глядя на бритву (глаза в глаза, если бы можно было так выразиться), вытащил снимок из рамки, а саму остекленную рамку просто уронил на пол. Звякнуло стекло. Золинген смотрела на него (бритвы смотрят лезвием) и плакала — первый и последний раз в своей долгой жизни. Тогда грабитель не торопясь разорвал снимок, сперва аккуратно вдоль, затем, сложив обрывки, поперек. Бритва упала на ковер, дом умер.

Вор сразу понял, что теперь он в своей среде, в мертвой скорлупе, где может делать что хочет. Но — все еще трепетал в нем накал боя, и ужас близкой гибели, пережитый только что, уходил постепенно. Он еще тяжело дышал и был весь изрезан, однако неглубоко. Вернулся в переднюю, без особых проволочек нашел главный кран и уже через минуту стоял под душем, сгоняя розовые потоки в слив. Располосованную рубаху он спустил в унитаз, а взамен достал из хозяйского шифонера коричневый тонкий свитер. Еще могла пригодиться синяя куртка, если бы и дальше порезы кровоточили, но они прихватывались на удивление быстро. Он вернулся в большую комнату, ногой отшвырнул бритву — теперь это была просто полоска заточенного металла, — положил на пол свою большую сумку и начал методически, ящик за ящиком, грабить мертвый дом.