Стивен Кинг - Книги Бахмана

Здесь, в кабинете, ему было лучше. Может, он сумеет взять себя в руки и прийти в чувство? Но даже в крайнем случае, если совсем вырубится…

– Приветик!

Он испуганно подпрыгнул и посмотрел в угол. Там на стуле с высокой спинкой сидел у книжного шкафа какой-то незнакомый мужчина. На коленях он держал раскрытую книгу. А мужчина ли это? В кабинете горела только настольная лампа, стоявшая на журнальном столике слева от незнакомца. Его лицо почти целиком находилось в тени, глаза напоминали черные впадины, а щеки были изборождены глубокими язвительными морщинами. На мгновение ему почудилось, что перед ним сидит сам Сатана. Однако в следующий миг незнакомец встал, и он с облегчением убедился, что это обычный человек. Довольно высокий, лет шестидесяти, с голубыми глазами и перебитым носом. Странно, но ни в руке мужчины, ни поблизости не было стакана или рюмки с выпивкой.

– Еще одна блуждающая звезда, – улыбнулся незнакомец, протягивая руку. – Фил Дрейк.

– Бартон Доус, – представился он, еще не придя в себя от испуга. Они пожали друг другу руки. Ладонь Дрейка была высохшая, и кожа на ней сморщилась – возможно, от ожога. Но он пожал ее без отвращения. Дрейк. Фамилия показалась ему неуловимо знакомой, но он не мог вспомнить, где слышал ее раньше.

– У вас все в порядке? – участливо спросил Дрейк. – Вы выглядите…

– Я навеселе, – признался он. – Принял мескалин и теперь летаю. – Он окинул взглядом книжные полки, которые вдруг стали причудливо выпячиваться и пульсировать. Это ему не понравилось. Пульсация книжных полок напоминала работу какого-то уродливого сердца. Ему совершенно не хотелось на такое смотреть.

– Понимаю, – кивнул Дрейк. – Присядьте, пожалуйста. Расскажите мне про ваши ощущения.

Он посмотрел на Дрейка, немного удивленный, но затем вдруг испытал колоссальное облегчение. Присел напротив.

– А вы смыслите в мескалине? – спросил он.

– Немного. Совсем немного. Я, видите ли, держу кофейню в самом центре города. Детишки частенько с улицы забредают. Под кайфом… У вас интересные ощущения? – вежливо осведомился он.

– И да и нет, – покачал головой он. – Это довольно… тяжело.

– Понимаю, – кивнул Дрейк.

– Я здорово струхнул. – Кинув взгляд в окно, он вдруг увидел снаружи длиннющую воздушную автостраду, простирающуюся в бесконечные небеса. Он потупился и невольно провел языком по пересохшим губам. – Скажите… долго это обычно продолжается?

– А когда вы «упали»?

– Упал? – недоуменно переспросил он. Слово это вырвалось у него изо рта отдельными буквами, которые одна за другой свалились на ковер и с шипением растворились.

– Когда вы приняли таблетку?

– А… примерно в половине девятого.

– Так, а сейчас… – Дрейк кинул взгляд на часы. – Без четверти десять.

– Без четверти десять? Только-то?

– Вы утратили ощущение времени, да? – улыбнулся Дрейк. – Думаю, что к половине второго вы уже станете самим собой.

– Правда?

– Да. Сейчас у вас самый пик. Вас преследуют видения? Галлюцинации?

– О да. Даже очень .

– Да, вы способны увидеть такое, что не предназначено для человеческих очей, – загадочно промолвил Дрейк и почему-то криво улыбнулся.

– Это верно. Вы очень точно подметили. – До чего здорово, что он познакомился с этим человеком! Это его спаситель. – А чем вы еще занимаетесь, помимо того, что наставляете на путь истинный своих согрешивших сограждан?

Дрейк улыбнулся.

– Вы красиво выразились. Обычно люди под воздействием мескалина или ЛСД вообще теряют дар речи или выражаются так, что понять их невозможно. Большинство вечеров я провожу в телефонной службе доверия. А днем работаю в кофейне, про которую вам рассказал. Она называется «Заскочи, мамочка!». Клиенты мои большей частью бродяги и наркоманы. По утрам я просто брожу по улицам и беседую с моими заблудшими прихожанами. А в свободное время немного в тамошней тюрьме помогаю.

– Так вы священнослужитель?

– Меня называют уличным священником. Очень романтично. Хотя в свое время я был и настоящим священником.

– А теперь – нет?

– Я покинул лоно церкви, – сказал Дрейк. Он произнес это тихо, но за его спокойствием скрывалась горечь. Он словно наяву услышал, как лязгнули церковные врата, захлопнувшись навсегда.

– А почему? – не удержался он.

Дрейк пожал плечами.

– Сейчас это уже не важно. А вы? Как вам удалось достать мескалин?

– Девушка одна дала. По дороге в Лас-Вегас. Очень славная девушка. Она звонила мне в Рождество.

– Просила помочь?

– Пожалуй, да.

– И вы помогли ей?

– Не знаю. – Он лукаво улыбнулся. – Святой отец, расскажите мне про мою бессмертную душу.

Дрейк дернулся:

– Я вам не святой отец.

– Ну ладно, тогда не надо.

– А что вы хотите знать про свою душу?

Он посмотрел на свои пальцы. При желании он мог в любой миг исторгнуть из их кончиков луч света. Это придавало ему пьяное ощущение всесильности.

– Я хочу знать, что с ней случится, если я совершу самоубийство?

Дрейк поежился.

– Не стоит думать на эту тему, пока вы находитесь под воздействием наркотика. Ваш мозг сейчас затуманен.

– Я соображаю совершенно нормально, – упрямо заявил он. – Ответьте мне.

– Не могу. Я не знаю, какая участь постигнет вашу душу , если вы наложите на себя руки. Но я точно знаю, что случится с вашим телом. Оно сгниет.

Напуганный подобной перспективой, он снова уставился на свои руки. Словно желая ему угодить, они у него на глазах покрылись трещинами и превратились в прах, заставив вспомнить самые мрачные новеллы Эдгара По. Н-да, ну и ночка выдалась. Эдгара По ему только не хватало. Или какого-нибудь Хичкока. Он поднял голову и озадаченно посмотрел на уличного священника.

– Что сейчас происходит с вашим телом? – поинтересовался Дрейк.

– А? – тупо переспросил он, не понимая сути вопроса.

– Есть два типа «улета», – терпеливо пояснил Дрейк. – Головной и телесный. Вас не тошнит? Суставы не ломит? Недомогание испытываете?

Он пораскинул мозгами, прежде чем ответить, и наконец произнес:

– Нет, я просто чувствую себя… занятым. – Он сам даже фыркнул от смеха, а Дрейк улыбнулся. Хорошее он подобрал словцо, чтобы описать свои чувства. Тело и впрямь так и распирало от активности. Оно казалось совсем легким, но отнюдь не бесплотным. Более того, он никогда не ощущал себя таким мясистым, никогда не сознавал, насколько тесно срослись его разум и плоть. Разделить их было просто невозможно. Или отлепить друг от друга. Да, приятель, ты с ними навеки сросся. Интеграция. Энтропия. Мысль эта обогрела его, как проворное тропическое солнце. Тщетно пытаясь разобраться в лабиринте своего разума, он вдруг громко сказал: