Юрий Чучмай - Ведьмы танцуют в огне

— Мария, Анна, — крикнул он без каких-либо интонаций в голосе.

Тут же послышался топот на лестнице и две служанки, опухшие ото сна и напуганные предстали перед викарием, теребя в руках подолы мятых платьев.

— Приготовьте ужин и растопите камин в моей комнате, — приказал он спокойно. — А потом можете идти.

Служанки часто закивали и разбежались исполнять. А Фёрнер взял свёрток с посылкой и поднялся к себе.

Анна разводила огонь в очаге, то и дело испуганно на него поглядывая, а постель была измята, будто на ней происходила битва. Слава Богу, что без кровопролития. Наверное служанки спали на ней, самой мягкой в доме. А застелить не успели, когда хозяин вернулся раньше времени. Викарий вздохнул и погрозил Анне пальцем, указывая на постель — надо будет сделать выговор им обоим. Но это завтра, а сейчас так хочется спать… Хотя нет, было ещё кое-что.

Он взял посылку. Упакована в бумагу, запечатана воском. Но печати с гербом нет. На вес как книга. Да и на ощупь тоже. Кто-то решил преподнести ему скромный подарок? Знал, что его, Фридриха Фёрнера прельщают философские и религиозные трактаты, пусть даже и написанные еретиками. Ничего страшного — вон их целая полка в библиотеке. Кто крепок верой, того не проймёшь дьявольскими книгами. Но почитать, узнать мнение других всегда было интересно.

Он сорвал печать и развернул бумагу. Внутри лежала истрепавшаяся и повидавшая виды книга. На обложке было написано «В. И. Эбенхольц».

Фёрнер не спешил открывать дневник убитого друга. Кому он мог попасть в руки? Если это солдаты, то зачем такая секретность? Почему не передать лично? А если ковен? Если ковен, то совершенно непонятно, зачем вообще её возвращать. Во внезапные благодеяния Фридрих не верил. Итак, если книга попала в руки к колдуньям, то это их огромное преимущество. Они могут преподнести её кайзеру в качестве доказательств против него, Фридриха Фёрнера. Или обменять на свободу своих собратьев. Но зачем просто дарить? Может быть её послал Готфрид Айзанханг? Он, конечно, беглец и дезертир, но он достаточно честен, прям и почтителен. Вполне вероятно, что он послал дневник, потому что не мог иначе. А сам сейчас собирается бежать прочь из города.

Викарий взял с ночного стола нож для писем и аккуратно попытался поддеть одну из мятых и уже не раз перечитанных страниц им. Так и есть, они слиплись, словно склеены. Захочешь их разъединить — смочишь палец слюной. А затем ещё и ещё, пока не умрёшь от отравления. Но кто бы мог измыслить столь коварное убийство? Нет, это не Айзанханг — тот слишком прям и честен, он бы скорее предпочёл дуэль.

Тогда кто же её послал… Хотя, в сущности, какая разница? Фёрнер хмыкнул, поднялся с постели и бросил книгу в огонь. Яда слишком мало, чтобы его испарения могли хоть сколько-нибудь ему навредить.

Затем он помолился и лёг спать. Служанки заходили к нему, чтобы сообщить, что ужин готов, но не рискнули будить смертельно уставшего викария.

У ворот Труденхауса мёрзли два стража. Готфрид прошёл мимо них не удостоив даже словом. Те то ли не знали, что его разыскивают, то ли просто не заметили лица. Идёт человек и идёт, кому какая разница? Разве кто пойдёт в Труденхаус по собственной воле, кроме инквизиторов и палачей?

До входа оставалось всего несколько шагов, как из дверей вышел Денбар. Готфрид поспешно надвинул шляпу, чтобы тюремщик не увидел лица.

Кажется, старик не узнал его. Прошёл мимо, занятый какими-то своими мыслями, щурясь от ветра, дующего в лицо. Но, как только Готфрид положил руку на ручку двери, сзади донеслось:

— Вам туда лучше не ходить, герр Айзанханг.

Готфрид оглянулся через плечо. Старик как будто хотел сказать что-то ещё, но промолчал. Секунду они стояли, глядя друг на друга, потом Денбар развернулся и побрёл дальше, а Готфрид открыл тяжёлую дверь.

Внутри было тепло и тихо, стражников не было. Только одинокий звук шагов гулко звучал под сводами — кто-то ходил между камерами.

Готфрид узнал его.

— Отойди, — холодно сказал он, вынимая шпагу. Шершавый эфес приятно тяготил руку, давая уверенность в том, что правда на стороне владельца.

— Я поклялся защищать веру! — гордо ответил одинокий страж, также доставая оружие. — Не надо, Готфрид. Ведь ты же сам говорил, что нельзя идти против Бога, пусть даже ради других. Не бери грех на душу!

— А ты предал нашу дружбу и встал на защиту кучки головорезов, — Готфрид смотрел противнику прямо в глаза, выплёвывая фразы, словно раскалённый свинец. — Ты защищаешь убийц. Они убивают людей, прикрываясь именем Христа. Нашими руками они грабят знать и простой люд. На нас уже столько греха, что вовек не отмыться. Но я в этом больше не участвую, и мне нет дела до их бесчинств — Бог сам рассудит, кто был прав. Я лишь хочу вернуть Эрику, и больше ничего!

— Готфрид, опомнись! — Дитрих почти умолял его. Куда делся его привычный нажим в споре? Куда исчезло всё его бахвальство и показное равнодушие? — Эта ведьма околдовала тебя! Да, нам с тобой приходилось мучить и убивать людей, но Апокалипсис и впрямь надвигается — посмотри, война, чума, смерть и колдовство вокруг! А ты, ради какой-то… ради Эрики, хочешь поставить под угрозу жизни простых людей… Я не пропущу тебя, что бы ты ни говорил. Мой долг защищать веру, а ты предал то, чему присягал, — он оглянулся, словно опасаясь, что из темноты на него бросится неведомый чёрный зверь.

— Люди и так под угрозой! Фёрнер с епископом убивают невинных, а разбойники, что приносят подати, гуляют на свободе! Я сам это видел! Эрика не сделала никому зла, она просто пыталась сбежать! А ты вернул её Фёрнеру, не зная, что он связался с язычниками! Потому-то и убивает христиан как скот!

Дитрих минуту колебался, остановившись и глядя пустыми глазами на бывшего друга.

— Дитрих, — продолжил Готфрид, — просто дай мне дорогу. Мы уйдём с ней и всё это кончится. Многие бегут отсюда, потому что это место проклято Богом.

— Я не побегу, — Дитрих снова стал резким и твёрдым. — Лучше уходи сам, потому что вдвоём вам не уйти. Слышишь, Готфрид? Вам не уйти, и я не могу тебя пропустить. Просто не могу.

— Тогда сразимся, — мрачно изрёк бывший солдат инквизиции. — Нам и вправду пора заканчивать.

Его шпага метнулась вперёд, чтобы полоснуть Дитриха по животу, но тот крутнулся вправо с одновременным выпадом, от которого Готфрид еле сумел уйти.

— Готфрид, перестань! Просто уйди, и я ничего не скажу герру…

Восьмёрка, удар по шпаге, удар по правой руке, а потом ещё один, прямо по черепу.

Дитрих отшатнулся и закатил глаза, будто пытаясь разглядеть страшную рану на голове. По лбу его сочилась кровь. Он поднял глаза на Готфрида — взгляд его был молящий, жалобный. Пытаясь что-то промолвить, он с грохотом упал лицом вниз.