Александр Соболев - Грифоны охраняют лиру

Берега были соединены бревенчатым мостом, первый же взгляд на который подтверждал небезосновательность опасений Савватия. Вероятно, он был построен еще в незапамятные времена и рассчитан исключительно на гужевой транспорт: тяжелые возы, запряженные плечистыми густогривыми битюгами, должны были медленно следовать по нему из глубин леса в сторону уездного города, к тамошним покупщикам, либо на губернскую ярмарку — и возвращаться налегке с довольным, чуть припахивающим водкой седоком купеческого звания, с туго побрякивающей мошной, спрятанной за пазухой. Вероятно, первое прикосновение каучуковых шин он еще мог брезгливо снести, но когда привычный мелодический перезвон колокольчиков навсегда был заменен скверным бензиновым бурчанием и тарахтением, мост стал постепенно разваливаться. Крупные, составлявшие его бревна были еще живы и целы, но между прогонами и опорами видны были уже значительные щели, а сами опоры покосились и подгнили снизу.

Заглушив мотор и выйдя из машины, Савватий несколько раз прошелся по мосту взад и вперед, при каждом развороте заглядывая под него, как будто ожидая, что там сидит, скорчившись, тролль, подстерегающий момент, чтобы выскочить. Потом попинал ногой какую-то торчащую вертикально деревяшку, игравшую, очевидно, ключевую роль в конструкции, поскольку весь мост протестующе заскрипел и затрясся («Нагель запрел», — пояснил он сквозь зубы). Ехать ему явно не хотелось, но деваться, кажется, было уже некуда: Никодим же, приметив его колебания, испытал вдруг к нему волну теплого сочувствия — сам вечно неуверенный, постоянно сомневающийся, он подсознательно считал, что окружен убежденными, решительными мужчинами, на фоне которых казался себе совершенным рохлей, так что любые признаки чужих колебаний и стороннего безволия были для него утешительны. Наконец, как-то особенно горько вздохнув, Савватий направился к машине, жестом пригласив Никодима занять пассажирское место. Перекрестившись (между прочим — двумя перстами), он завел мотор, отъехал немного назад и скрючился над рулем, сделавшись похожим на старую мудрую панду. Чуть наклонив голову, он смотрел перед собой на мост, как будто что-то высчитывая или читая про себя молитву; затем еще подсобрался, бросил быстрый колючий взгляд на Никодима и резко нажал на газ. Машина подпрыгнула и бросилась вперед. Перескочив первое зияние там, где бревна отошли от края прибрежного настила, и выкатившись всеми колесами на мост, он притормозил и стал плавно двигаться к противоположной стороне. Машина, ровно гудя мотором, переваливалась на стыках бревен, как кораблик на волнах, так что Никодиму пришлось ухватиться за ручку над дверью. Приготовившись уже отклониться обратно после очередного гребня, он почувствовал вдруг, что спуск затянулся, а машина мягко заваливается вправо. Савватий выругался сквозь зубы. С каким-то полухрустом-полустоном бревна разошлись, и бедный автомобиль, сильно покосившись на правый борт, замер над пропастью.

Савватий выскочил из машины с такой скоростью, что Никодим перепугался — не кажется ли ему, что машина сейчас упадет в реку: впрочем, когда он попытался открыть свою дверь, выяснилось, что ее заклинило. Савватий, обежавший машину и замерший в фаталистическом пароксизме, заметил его усилия и помог выбраться. Зрелище действительно было скверное: очевидно, скреплявшие бревна части настила разрушились, так что колесо, попавшее между бревнами, выворотило одно из них и накрепко засело в образовавшейся яме. «Сейчас поддомкратить попробуем, — проговорил Савватий, чья печаль оказалась вполне деятельной. — Ты за хлыстом сходи, а я расставлюсь». Сообразив, что речь идет о тонком длинном дереве (и мысленно похвалив себя за понятливость), Никодим, аккуратно ступая, сошел с моста и пошел назад по дороге, по которой они приехали. Нужное деревце, заранее спиленное безвестным бутафором, нашлось почти сразу. Ухватив за комель, Никодим потащил его к мосту, против воли обратив внимание, что волочащаяся по земле желтоватая крона затирает их следы, усложняя возможную спасательную экспедицию. Впрочем, думал он далее, маловероятно, чтобы такая экспедиция была отправлена — скорее кто-то поедет в Могили или обратно по собственным делам и никак их не минует; даже неглупо, что они перегородили своим автомобилем мост настолько, что не обязаны взывать к самаритянству — собственно, у потенциальных спасателей не остается выхода: или они высвобождают машину, или оставляют свою рядом и идут пешком. Савватий уже колдовал рядом с попавшим в западню колесом, прилаживая две дощечки (на вид весьма хрупкие) по обе стороны приземистого домкрата, больше всего похожего на иссиня-черный и явно несъедобный гриб.

«Принес? Молодец, — полуобернулся он к Никодиму. — Давай сюда. Как подыму — подпихивай».

Савватий, мигом совладав с деревцем, подвел комель под раму и по-архимедовски нажал на ствол. Автомобиль дрогнул. «Давай, давай», — прошипел он Никодиму, наваливаясь на рычаг. На лбу у него вспухла и запульсировала синеватая вена, как будто кто-то из внутренних его постояльцев подобрался к поверхности посмотреть, чем это занимается хозяин. Никодим, присев на корточки, постарался уместить домкрат в образовавшуюся щель, но нескольких сантиметров ему не хватало. «Не влезает». — «Ладно». С выдохом облегчения он отпустил бревно, и колесо вновь вернулось в западню. «Подтесать надо. Сможешь?» Из багажника, который тоже сперва не хотел открываться, но уступил, был извлечен угрожающего вида топор на длинной изогнутой рукоятке: с подобным (если не с этим же самым) оружием какой-нибудь дюжий рыжеволосый Олаф Свинозубый мог завоевывать эту землю тысячу лет назад. Никодим задумался: магия переправы (отсыревший заряд которой и заставил их попасться в ловушку) могла родиться лишь у сугубо сухопутного народа. Греки, несколько дней преследуемые врагами, кричали «Таласса!», увидев море: это означало, что они спасены. Напротив, для славян (к которым Никодим себя самонадеянно причислял) это значило бы западню. Мифологический экскурс был прерван Савватием, который, споро обрубив ветви принесенного Никодимом деревца, вручил его Никодиму с назиданием налечь изо всех сил. Никодим покорно налег. Савватий встал на колени и со звериной сноровкой несколькими ударами своей могучей франциски вырубил в бревне паз достаточных, а то и избыточных габаритов. Кряхтя, он потянулся за домкратом, медвежьим каким-то движением подгреб его к себе и мгновенно приладил: доску снизу, под основание, и доску сверху, между пяткой поршня и рамой автомобиля. «Отпускай», — выдохнул он, убирая руки. Никодим отпустил. Автомобиль, поскрипывая, лег на домкрат и оцепенел. «Теперь я аккуратно поднимаю, а ты иди за лесом… нет, постой. Начинай пока». Никодим послушно опустился на колени (мысленно порадовавшись, что в бауле были запасные джинсы) и стал аккуратно работать рычагом. Машина медленно поползла вверх, высвобождая пружину: колесо пока оставалось в яме, но крен кузова постепенно выправлялся. Савватий, убедившись, что пассажир приставлен к делу, побрел в лес. Никодим, лишившись догляда, сбавил темп и осмотрелся.