Вероника Кузнецова - Старая легенда

— Что случилось? — робко спросил Витас, в испуге остановившийся в дверях.

— Твоей маме плохо. Беги за врачом, — приказал Гонкур.

— А что…

— Быстро! — прикрикнул Гонкур, и Витас выбежал из комнаты, не окончив фразы.

От Ренаты не было никакого толку, и Гонкур стал сам лихорадочно принимать меры по спасению старой дамы. Его пугали голубоватая бледность её лица и её полная неподвижность. Покружившись по комнате, он схватил кувшин с водой и, смочив носовой платок, положил его на лоб женщины, побрызгал ей в лицо водой, помахал импровизированным полотенцем. Она не шевелилась и лежала как мёртвая. От беспомощности молодой археолог застонал. Если бы госпожа Кенидес потеряла сознание от ранения или ушиба, он бы знал, что делать, но сейчас растерялся. В отчаянии он принялся делать ей искусственное дыхание и совсем потерял голову от безрезультатности своих усилий.

— Влей это ей в рот, — властно приказал незаметно появившийся в комнате господин Вандесарос.

Гонкур схватил стакан, поданный стариком, привычным движением вытащил и раскрыл нож и лезвием осторожно разжал зубы женщины. Поддерживая её одной рукой за плечи, он влил её в рот бесцветную жидкость.

— Намочи полотенце в холодной воде и положи на сердце, — распорядился господин Вандесарос.

Гонкур снова закружил по комнате, в спешке хватая совершенно ненужные вещи и сразу же их бросая. Потом он стянул со стола скатерть, смочил угол в воде из графина и, смущённо расстегнув платье на старой женщине, положил мокрую материю ей на грудь.

— Больше мы уже ничего не можем сделать и нам остаётся только ждать врача, — сказал старик. — Ты послал Витаса?

— Да.

— Теперь объясни, что случилось. Почему плачет Рената?

Голос старика звучал неестественно спокойно.

— Я и сам пока ничего не знаю. Медас расскажет, когда вернётся. — И с отчаянием он добавил. — Каремас и Мигелина попали под поезд, но я не знаю, может, они живы.

Старик не шевельнулся, не сказал ни слова. Его лицо было как каменная маска.

Уже знакомый Гонкуру доктор бесшумно вошёл в гостиную и попросил всех выйти. Гонкур поднял Ренату и отвёл в соседнюю комнату, а потом вернулся за стариком, совсем потерявшим способность управлять креслом. Рената продолжала горько и безутешно плакать, но её слёзы были естественны, хотя у молодого человека сердце надрывалось от жалости к ней, а старик сидел такой застывший, что Гонкуру стало страшно. Он стоял, прислонившись спиной к двери, и ловил каждый шорох в соседней комнате. Ему казалось, что прошла вечность с тех пор, как Витас привёл врача.

Вспомнив о мальчике, Гонкур оглянулся, но не нашёл его. Вдруг на него напал безумный страх и, полный самых мрачных предчувствий, он с отчаянием шагнул к окну. Глаза его блуждали. Как он желал, чтобы Витас был здесь, перед ним. Мысль о том, что и с этим ребёнком может случиться несчастье, была непереносима. Витас, всё это время стоявший рядом, со страхом и мольбой глядя на Гонкура, робко потянул его за рукав. Гонкур круто повернулся и крепко прижал мальчика к себе.

Хлопнула входная дверь, и молодой человек вздрогнул.

— Стой здесь. Никуда не уходи, — шепнул он мальчику и быстро пошёл навстречу Медасу.

Витас, как привязанный, двинулся за ним.

— Что? — кратко спросил Гонкур.

Медас молча смотрел на него.

— Очнись, ради Бога!

— Сюда! — слабым голосом позвал старик.

Свободной рукой Гонкур тащил за собой Медаса, на другой руке висел Витас. Молодой археолог чувствовал, что движения у него резкие, порывистые и, может быть, следовало бы в этих обстоятельствах вести себя мягче, но пока не мог взять себя в руки.

— Говори, — потребовал он.

— Было дознание, — тихо сказал Медас. — Каремас разбил голову при падении, а Мигелина… — Он всхлипнул. — Думают, что она была в шоке от вида крови и не заметила поезда. Машинист затормозил, но поздно.

Медас отвернулся и, закрыв лицо руками, отошёл в сторону.

Витас медленно осознавал случившееся, а когда понял значение произнесённых слов, бросился в кресло и отчаянно зарыдал. Старик хранил молчание. Рената, не в силах больше плакать, тихо стонала.

Гонкур сел на подоконник и прислонился плечом к раме, запрокинув голову. Невыносимая тоска заполнила всё его существо, вытеснив все остальные чувства. Эта семья так незаметно и прочно вошла в его жизнь, что все её беды воспринимались им с такой же болью, как если бы случились с ним и его сестрой.

26

После первого приступа отчаяния Медасу пришлось стряхнуть с себя бездеятельное оцепенение и взять на себя организацию похорон. Гонкур остался дома и метался от госпожи Кенидес к старику Вандесаросу. Рената немного успокоилась, но слёзы вызвали у неё такую жестокую головную боль, что Гонкур пытался уговорить её уйти в свою комнату и постараться уснуть. Однако девушку ужаснула мысль очутиться одной, и она осталась в гостиной. Витас скорчился в кресле и не подавал признаков жизни.

Гонкур приносил воду и лекарство больным, тщетно уговаривал больных и здоровых поесть, успокаивал, объяснял, умолял и требовал, провожал врача, встречал сиделку, договаривался, настаивал и к приходу Медаса был совершенно измучен.

Медас вернулся поздно. Гонкур, только что без сил упавший в кресло, вскочил и поспешил за ужином.

— Господин Гонкур, сядьте, — устало сказала Рената ему вслед. — Разве сможет Медас проглотить хоть кусочек после всего, что случилось?

Медас промолчал, и Гонкур принёс ему нарезанное ломтиками холодное варёное мясо и два крепких солёных огурчика. Аппетитный запах распространился на всю комнату.

Медас поколебался, смущённо обвёл глазами находящихся в комнате и решительно сел за стол. Рената с возмущением посмотрела на него и высказала предположение, что, вероятно, смогла бы заставить себя проглотить кусочек огурчика, но от вида мяса у неё пропало всякое желание есть.

Гонкур молча вышел и приготовил четыре порции мяса с огурцами.

Рената промолчала, увидев на своей тарелке мясо. Любое движение нестерпимой болью отдавалось в голове, и она осталась на диване, поставив тарелку на колени. Гонкур подкатил кресло старика к столу, и тот рассеянно принялся за еду. Постепенно бледные щёки его чуть порозовели, и взгляд стал по-прежнему острым.

Когда Гонкур позвал Витаса, тот не шевельнулся и лишь зажал уши руками. Молодой археолог подошёл к мальчику и встал на колени рядом с креслом.

— Витас, — тихо позвал он и положил руку ему на плечо.

Тот раздражённо дёрнулся. Гонкур нагнулся ещё ниже, отвёл его руки и зашептал ему в ухо:

— Витас, подумай о маме и дедушке. Ты не ел целый день, много плакал, ослаб. Если ты сейчас не поешь, завтра у тебя не будет сил, а нам очень нужна твоя помощь.