Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля

— Ах, сколько бы я написал прекрасных романов, отталкиваясь от этой моей гениальной сортирной посылки! Но проза жизни, — он обвел рукой чудесную гостиную с камином, — но проза жизни, увы, сильней меня и моего таланта… Ах, если бы у меня хватило мужества… Подумай только! Заколебались бы литературные троны прошлого, провалилась бы в поэтико-беллетристическую преисподнюю вся классическая элита Золотого и Серебряного веков: все эти Пушкины, Лермонтовы, Гоголи, Чеховы, Мандельштамы, Пастернаки, Ахматовы, Цветаевы, простите, если кого-то пропустил. И на вершину прозаического и поэтического Олимпа, бережно поддерживаемый преданными почитателями грязного белья и клубнички, взобрался бы я, Васька Бедросов, прославляемый при жизни как земной Бог, который подарил человечеству новый взгляд на видимый и невидимый мир…

— Это все, что у нас осталось — видеть действительность сквозь сортирное окно?..

Васечка грустно улыбнулся:

— Что поделаешь — природу человека не изменить. Человек всегда смотрит в сторону дурного и грязного. И мы ему только помогаем в этом. Мы все — писатели, художники, политические деятели, учителя, журналисты… Вот если бы человека — я имею в виду планетарного Человека — правильно воспитывать…

— Как это?..

— Да так, как я воспитывал своего кота, то есть пороть, пороть без пощады! Пороть ради его же пользы! И если человека воспитывать подобным образом, то из него, из этого слабодушного, бездумного, рефлектирующего создания, глядишь, и получится что-то путное, и мир изменится до неузнаваемости! А пороть надо с умом. Берешь молодого кота, наглого такого, своенравного, начинающего свою жизнь по Киплингу, и засовываешь его в сетку, называемую в просторечии авоськой. Кот, подлая тварюга, конечно, царапается и норовит удрать, но ты его, каналью, держишь крепко и подвешиваешь в авоське под потолок, лучше всего к люстре, и начинаешь его, падлу, пытать, то есть я хотел сказать воспитывать, солдатским ремнем с железной пряжкой с оловянной напайкой. Ух, здорово, обожаю!..

— Ну и садист же ты!..

— Не мешай! Так вот, порешь его, гада, порешь, норовишь вдарить так, чтобы окаянный котище отведал металлической пряжки. Котище дико воет, сверкает глазищами, шипит, дай ему волю — растерзал бы тебя на части! — а ты, знай, его воспитываешь и воспитываешь! Мерзкая животина рада бы вырваться и удрать куда глаза глядят, но лапы кота с ужасными когтями еще в начале экзекуции провалились в ячеи сетки, и это лишает его возможности делать то, что он любит делать больше всего на свете: царапаться! Кот обездвижен, и ему остается только одно: оглашать окрестности леденящим кровь воем и смиряться. Несколько таких сеансов, и результат не замедлит сказаться. Не было ни единого случая, чтобы эта безукоризненная с точки зрения педагогики метода дала осечку! Правда, с прискорбием должен признать, что иногда некоторые слабые духом подопытные не выдерживали тягот, выпадавших на их долю в процессе обучения, и отдавали Богу душу… Не раз и не два мне приходилось закапывать их скрюченные тела вон под той липой… Кстати, липе это пошло на пользу, видишь, какая вымахала!

Я увидел огромное ветвистое дерево. На миг мне показалось, что на каждой ветке висит по дохлой кошке…

— Обрати внимание, — неумолимо продолжал Васечка, — у всех моих котов, включая последнего, спокойный и уравновешенный характер. Их философски мудрый взгляд на жизнь отмечен безразличием ко всему, что не имеет к ним прямого отношения. Что они Гекубе, что им Гекуба! Резюме: воспитывая кота таким образом и навязывая ему свою волю, согласен, достаточно жестоким способом, я действую ему и себе во благо. В результате сумевший выжить кот покладист, послушен и в меру ласков. В награду же за страдания и примерное поведение он своевременно получает высококалорийную жратву и свою порцию ответной ласки. Я же являюсь счастливым обладателем доброжелательного домашнего животного. И всего этого можно добиться достаточно просто: стоит лишь, преодолев сомнения и постыдное малодушие, несколько раз хорошенько вздуть своего любимца. С человеком даже проще: для его правильного воспитания существуют пресса, телевидение, создаваемое государством общественное мнение. В сущности, это — та же порка. Только в мягком, так сказать, режиме… Ты не слушаешь меня?

— Если бы ты еще правильно все объяснял… Налей лучше по маленькой.

— Отчего ж не налить, могу и налить. Я могу закончить?

— О, Господи!..

— Разумеется, от смельчака, решившего заняться воспитанием кота таким людоедским способом, требуются крепкие нервы и известное терпение, — с явным удовольствием вернулся Вася к уже, казалось бы, исчерпанной теме. Он вообще всегда отличался пугающей основательностью, когда брался за что-то, представлявшее интерес для его деятельной натуры. — Проклятый кот во время экзекуции ревет, как исчадие ада, он издает такие душераздирающие звуки, что просто кровь стынет в жилах! Но, повторяю, результат превосходит все ожидания. Коты, как правило, не злопамятны, и ваша жизнь с воспитанным зверем становится исполненной благодушия, заслуженного покоя и тихого ликования!

— Ты когда-нибудь остановишься?..

— Наберись терпения, мой друг!

— Тебя бы к Берии подручным…

— Да, методы, конечно, строгие…

— Строгие?! Да ты просто живодер!

— Эх, Андрюшенька, неужели ты и вправду думаешь, что я способен…

.

— Конечно, способен, что я тебя не знаю! Я помню, как ты у Шафранских вышвырнул кота за окно. С восьмого этажа!

— Но он же кусался, этот зверюга, помнишь? И потом, он же не разбился! И вообще, с твоей стороны некрасиво попрекать меня грехами молодости…

— Молодости?.. Тебе тогда, если не ошибаюсь, было далеко за сорок.

— Кот был уж очень неприветливый и такой, знаешь, непрезентабельный — это меня извиняет…

— Когда Шафранские принесли его наверх, вот тогда он стал неприветливым и непрезентабельным!

Я вытянул ноги к камину. До моего слуха долетали смех и далекие женские голоса.

— Лидочка… она кто тебе? — вкрадчиво спросил Василий.

Я нахмурился.

— Прости, прости, прости! — заволновался он. — Я нем как покойник. Только один вопрос, если позволишь? Она готовить умеет? Умеет? Слава Богу! Знаешь, моя последняя жена оказалась вегетарианкой. А кухарку она, когда нет гостей, выпроваживает из дому… Это ужасно! Ах, если бы я об этом прознал до свадьбы! Солоно бы ей пришлось. А теперь эта дура, начитавшись разной специальной литературы, мечтает приучить меня жрать всякие там лопухи, папоротники, жмых и солому! И пить кофей из желудей, будто я какая-то парнокопытная животина или художник Илья Репин! — Васечка возвысил голос, чтобы его было слышно во всем доме. Ответом было настороженное молчание. Смех и голоса смолкли. Васечка не унимался: — Я не верю ни в Бога, ни в черта, ни ее дурацким кулинарно-эзотерическим книгам и требую, чтобы меня даже в великий пост кормили нормальной скоромной пищей, то есть уткой с яблоками и шашлыком из молодого барашка! Слышишь ли ты меня, жена моя пятая, любимая и единственная?