Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля

— Мне тоже, пожалуй, пора валить отсюда. Того и гляди, погромы начнутся, — Болтянский покачал головой.

Все посмотрели на Илью:

— Чего тебе опасаться? Ты совсем не похож на еврея!

— Не похож… Думаете, они будут разбирать, похож я или нет? Когда подвесят за яйца, любой признается, что он еврей…

— Да, не благополучно нынче в Датском королевстве…

— В Датском-то как раз все благополучно, а вот у нас скоро опять Зимний брать будут…

— Вы тут все разъедетесь, — всполошился Васечка, — а как же я?..

— Тебе-то чего бояться, ты же не еврей.

— А почему вы полагаете, что примутся за евреев? Состоятельных будут трясти…

— Тогда делай ноги. Возьми жену, своих собак, кота и поезжай.

— Куда я поеду? У меня же усадьба, хозяйство…

— Поезжай, поезжай. А усадьбу спали, — хладнокровно посоветовал безжалостный Борис, — спали, чтобы не досталась гегемону и беднейшему трудовому крестьянству. Поезжай, пока не поздно, а то, не дай Бог, раскулачат тебя и отправят на Соловки.

— Как это на Соловки?! — побледнел Васечка. — За что?..

— Как это за что? У тебя машина есть? Есть. Дача есть? Есть. В ней двенадцать комнат есть? Есть. Попугай есть? Есть…

— Причем здесь попугай? — оторопело спросил Васечка.

— Попугай, может быть, и не причем, а на Соловки тебя все одно законопатят, это уж не сумлевайтесь, господин хороший. Уезжать тебе надо, Васечка, — Полховский ликовал.

— Как же так, я всю жизнь работал, писал для простого человека…

— Вот с таких-то обычно и начинают. Но не отчаивайся. Пусть тебя согревает мысль, что в борьбе за правое дело ты падешь одним из первых. Это ответственно и почетно. Васечка, хочешь быть первым?

— Ни первым, ни вторым! — завизжал Васечка.

— И потом. Ты живешь в непозволительной роскоши. У тебя на даче три клозета!

— Не три, а два!..

— Нет, три, я знаю точно. Два — в доме, один в саду, под бузиной.

— Это производственное помещение, — защищался писатель. — Летом, когда тепло, я в нем работаю, там я обдумываю свои произведения. Для меня это — стационарная творческая лаборатория!

— И слушать не желаю, — рявкнул Полховский. — В то время как русский крестьянин вынужден даже зимой, в лютую стужу, ходить по нужде в холодный сортир и тужиться, нависая над выгребной ямой и отмораживая себе яйца и жопу, ты в своем доме преспокойно посиживаешь на обогреваемом голландском стульчаке и почитываешь журналы с хвалебными статьями о своих романах. Ой, беги, Вася! Беги — не то сожгут!

— Я не могу, — патриотично надулся Бедросов, — я несу ответственность перед своим читателем и народом.

— Наплюй. Наплюй на читателя и на народ, деру давать надо. Поезжай в Париж, быстренько выучи французский и строчи себе на здоровье бульварные романы.

— Ты думаешь, я знаю, как их писать, эти бульварные романы?

— А ты что делал до сегодняшнего дня? — изумился Борис.

— Я писал книги о любви и социально значимые пьесы, а романы… да еще бульварные… Низкий жанр…

— Знаю я твои книги о любви… Вы, писатели, народ безнравственный и беспринципный. Для вас главное — деньги. Что я вас, пройдох, не знаю?

— А ты сам-то, что, не такой?

— Такой, такой. Потому и советую — деру давать надо.

— Кстати, а почему это наш доблестный деревенский житель ходит по нужде в выгребную яму. Ему что, трудно самому построить нормальный клозет? И подвести воду и канализацию? — вмешался в разговор Илья.

— А почему он всегда обожал поджигать усадьбы дворян и фермеров, этот наш деревенский кормилец? Я тебе отвечу. Он хочет свободы, равенства и братства, он хочет, чтобы абсолютно все стояли орлом в холодном сортире и срали над выгребной ямой!

— Не ори так! На тебя косятся официанты. Смотри, как бы морду не набили!

Полховский как в воду глядел. Нас побили. Нас фактически выкинули из ресторана.

Будь О. Генри с нами, он бы сказал, что мы вылетели быстрее своего визга.

Началось все с того, что Полховский степенно направился в туалет.

Чтобы ему не было скучно, за компанию с ним пошел обожающий туалеты Васечка.

Помню, на шее Бориса болтался съехавший на сторону галстук.

Вернулся он неожиданно быстро. Без галстука, и что самое главное — без компаньона. Он шел мелкими, скорыми шагами, скверно лавируя между столиками и то и дело задевая локтями затылки посетителей.

— Васечку бьют! — крикнул он.

И действительно Васю били. В чем мы и убедились, ринувшись за Борисом в вестибюль ресторана.

Бедросова колотили проститутки. Человек двадцать. Знаменитый драматург бился, как лев. Мы бросились на выручку. И часть предназначавшихся ему синяков и шишек приняли на свою долю.

Как выяснилось позже, поводом к ссоре послужила вежливая просьба писателя пропустить его в мужской туалет. Размалеванные девицы почему-то именно в этом месте ловили клиентов.

Проституток деликатные слова седовласого мужчины почему-то страшно обидели. Девушки первые удары нанесли снятыми с ног туфлями, приговаривая:

— Интеллигент проклятый! Поссать захотел! (Дальше — совсем нецензурно).

Скажу честно, итальянская женская туфля на длинной металлической шпильке в опытных руках — весьма грозное оружие.

За побоищем внимательно наблюдал блюститель порядка, милиционер в звании лейтенанта. Когда очередной боевой выпад девушек достигал цели, он одобрительно крякал и щелкал пальцами.

На наши призывы он реагировал разведением рук в стороны и кривой ухмылкой. На помощь девицам шло подкрепление: официанты с никелированными подносами и ресторанные кулинары с метровыми металлическими черпаками в руках.

Музыканты толпились в дверях, с подъемом исполняя реквием Вольфганга Амадея Моцарта.

От полного уничтожения нас спасла группа дюжих мужчин, одетых в совершенно одинаковые спортивные костюмы с эмблемой СССР на груди.

В мгновение ока спасители разметали ряды нападавших и на руках вынесли нас, визжащих и конвульсивно дергающихся, из ресторана на безопасные уличные просторы. Там они бережно поставили нас на ноги и скрылись так же неожиданно, как появились.

— Господи, это какое-то Ватерлоо! — прикладывая платок к ссадине на лбу, простонал Васечка, — вы слышали, как они орали: "Бей жидов, спасай Россию!"?

— И поделом тебе, не надо было издеваться надо мной! Тебя Бог покарал! Теперь тебя тоже шнуровать будут, — обрадовался Алекс, — и надо было тебе, дураку с проститутками связываться! А вообще-то правильно нас побили, — сказал он задумчиво, — правильно! Лишние мы люди… Бежать нам всем надо к чертовой матери! Крестьянин, видите ли, нам не нравится…

— Мне не крестьянин не нравится. Мне не нравится, как он срёт, — сказал Илья.

— Ну, что, други, будем делать? — бодро спросил Полховский. — Продолжим?