Софья Ролдугина - Искусство и Кофе

Лайзо поднялся, постучал в окошко вознице и только дождавшись ответного сигнала открыл дверцы.

— Прошу, — спрыгнув на мостовую с многообещающим «плюх», он протянул мне руку. — Позвольте вам помочь, леди. Здесь грязновато, по правде сказать…

Он замялся, но я решительно ухватилась за его ладонь и осторожно сошла на дорогу.

— Ни о чем не беспокойтесь, мистер Маноле. Нынешняя мода на длину платья позволяет даже подола не запачкать, а эти сапожки я как раз хотела выбросить. Или отдать на благотворительные цели, что, впрочем, одно и то же.

Эллис хрипло рассмеялся — звук как ножом резанул по нервам — и спрыгнул рядом со мною, забрызгав мои юбки жирной слякотью.

— Виржинию трудно напугать какой-то там грязью, Лайзо. Ты вспомни, как она сидела в сыром подвале Шилдса прямо на полу, в крови, и отстреливалась от фанатиков. И, заметь, у нее даже рука не дрогнула!

— Я помню, — ответил Лайзо тем странным голосом, который я все никак не могла для себя охарактеризовать — пробирающим до костей и… значительным, что ли? Торжественным? Нет, не то. — Однако надеюсь, что больше никогда не случится такого, что ей придется защищать меня, а не наоборот.

Он стиснул мои пальцы, и только тогда я осознала, что до сих пор не отняла руки.

— Очень мило с вашей стороны, мистер Маноле, — деликатно высвободив руку, якобы затем, чтобы поправить плащ, я окинула взглядом одинаково убогие домики, льнущие друг к другу плотно, как замерзающие щенки в корзине на зимней улице. — Это место кажется мне знакомым. Если я не ошибаюсь, нам нужно идти туда?

— Совершенно верно, Виржиния! — широко улыбнулся Эллис. — Именно в тот проход между домами. Что ж, Лайзо — веди. Ты здесь хозяин. И, кстати, — он развернулся и махнул вознице рукой: — Бесник, спасибо! Считай, с долгом рассчитался.

Тот лишь кивнул в ответ и надвинул на голову капюшон. Через несколько минут, когда мы уже шли цепочкой по узкому темному «коридору» между грязных стен — сперва Лайзо, затем я и Эллис замыкающим — послышался свист, оклик, недовольно зафыркала лошадь, и скрипучий фургон вновь покатил по мостовой. Мне стало не по себе. Еще бы, единственный транспорт, связь между благопристойным, чистеньким Бромли и его трущобами оборвалась. Захотелось сжаться в комочек, спрятаться под плащом, раствориться в сером недружелюбном мире… Из чувства противоречия я распрямила плечи и гордо вздернула подбородок.

— Мы уже почти на месте, — ободряюще шепнул Эллис, и мне захотелось его стукнуть: неужто не мог сделать вид, что не заметил моей минутной слабости!

Кажется, в прошлый раз детектив отстукивал по заветной двери какой-то хитрый сигнал, но теперь ему не пришлось этого делать. Лайзо, шедший первым, только-только занес кулак над посеревшей деревяшкой, как дверь приоткрылась.

— О, нас и впрямь ждали, — усмехнулся Эллис, легонько подталкивая меня вперед. — Проходите скорей, Виржиния. Не только вам неуютно на этих улицах.

Лайзо пропустил нас в свое укромное жилище, плотно закрыл дверь, задвинул две щеколды, опустил засов, откинул с гвоздика потертый ковер, скрывающий сами очертания двери — и только тогда развернулся к улыбающейся женщине, уже не молодой, но все еще сохранившей отголоски прежней своей броской, грубоватой красоты.

— Ай, матушка!

— С ы ночка, кровиночка! Поди ж ты сюда, я тебя обниму, золотце мое ненаглядное!

Зельда, ничуть не изменившаяся с нашей последней встречи, стиснула Лайзо в крепких материнских объятиях, расцеловала в обе щеки и засмеялась. Я отвела взгляд. Смотреть на воссоединение семейства было неловко — слишком счастливы, слишком легко показывают это, не стесняясь случайных свидетелей. Не то что в знатных родах, где матери в присутствии посторонних зачастую приветствуют сыновей кивком, дежурной улыбкой и суховато-обвиняющим: «Мы ждали вас, лорд Хюстон, проходите, прошу».

— Я не один пришел, матушка, — Лайзо все так же светло улыбаясь, протянул руку к нам. — Илоро к нам заглянул на огонек, кой-чего у тебя спросить хочет. И вот леди Виржиния, хозяйка моя.

— Хозяйка, значит? — ревниво переспросила Зельда, прищуриваясь.

— Нанимательница, — подтвердила я невозмутимо, про себя отмечая, что Эллис, попав в этот дом, вновь стал «Илоро». Обычно Лайзо его называл настоящим именем, а не прозвищем. — Прошу прощения за неурочный визит, я полагала, что мистер Маноле предупредит вас о прибытии…

— Зельда, красавица, не подыщешь для леди каких-нибудь травок укрепляющих? — бесцеремонно перебил меня Эллис, ужом проскользнул к гадалке и с ловкостью придворного ловеласа завладел ее ладонью. — Не в службу, а в дружбу? — и, улыбнувшись, запечатлел на смуглой руке поцелуй.

— Ой, Илоро, ой, хитрец, — Зельда расцвела. — Опять за старое! Ладно, посмотрю я, что твоей графине продать. А что с нею такое опять приключилось?

— Сны дурные, волнения, слабость, — начал было перечислять Лайзо, но, наткнувшись на мой ледяной взгляд, быстро умолк: — Матушка, да что сразу о деле говорить! Вот бы ты спервоначала нас накормила, напоила…

— Спать уложила, — со смехом продолжила гадалка. — Ну да шутки шутками, а ты дело говоришь. Идите-ка за мной, золотые мои, а то пироги стынут.

Сегодня Зельда, кажется, была дружелюбней, чем в прошлый раз. Я ожидала прямо противоположного поведения, помня о том, как Лайзо подставился из-за меня под пулю. Какая мать будет радушно относиться человеку, из-за которого ее сын едва не погиб!

Но то ли Лайзо утаил некоторые подробности своей службы на благо Эверсанов, то ли наоборот, расписал ее в слишком светлых тонах, но Зельда смотрела на меня тепло. Правда, мелькало иногда в глазах гадалки странное выражение, будто бы она хотела спросить что-то, но не решалась, и в место этого говорила с нарочитой ворчливостью:

— Ай, а графиня наша, никак, пирогом моим брезгует? И зря, хороший пирог, с потрохами…

Или, к примеру:

— Что, не любо пить-есть, ежели не с фарфору да не серебром?

Насчет «фарфора и серебра» она, конечно, немного перегибала палку. Посуда, без спору, была в этом доме не такой, как в особняке Валтеров, но все же очень и очень неплохой: никаких деревянных мисок или жестяных кружек; к «чаю» — душистому травяному отвару — полагался самый настоящий сервиз. Не чжэнский фарфор — но аксонская традиционная керамика. Да и вообще, приглядевшись к обстановке, я стала замечать, что семейство Маноле отнюдь не бедствовало. Занавеси, ковры, безделушки на полках, столовые приборы, вышитая скатерть… Много было аляповатого, безвкусного и самодельного, но ветхих или грязных вещей почти не встречалось. Да и те казались, скорее, гостями из прошлого, сувенирами из прежних, голодных времен, чем предметами острой необходимости.