Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Иван же пожаловал в общагу, где жил Виктор не просто так, а для того, чтобы пригласить брата на свою свадьбу, справлять которую молодые решили в родном доме Марии Еремеевны, в недалеком Мамонове! А через две недели после торжества они уже должны были отправиться к месту службы молодого офицера — в далекую Латвию, на берега холодной Балтики…

Вопреки ожиданиям Виктора свадьба его брата оказалась довольно малолюдной. Вместо полусотни гостей — всего 15 человек: молодые, он с матерью, три однокашника Ивана, три его же друга детства, пара подружек невесты, да три соседки-приятельницы Марии Еремеевны. Как и ожидалось, стол был скромненьким, а подарки и того проще — блестящий серебром электрический чайник, полутораспальное байковое одеяло, набор постельного белья и даже миксер! Самым дорогим презентом, купленным вскладчину сокурсниками Ивана, оказался новенький пылесос «Уран» — двусоставная стальная машина серо-серебристого цвета, в верхней части которой располагался мотор, а в нижней — мешок для мусора.

Но Виктора менее всего заботили подарки, а больше всего — миловидная русоволосая невеста брата. И пусть сейчас она едва ли замечает его, пусть его пламенные взоры остаются без всякого ответа, он знает, точно и доподлинно знает: она не просто станет его, но и навсегда его запомнит! А пока… пока Виктор старался быть как можно более общительным и веселым, перебарывая изо всех сил собственную замкнутость и зажатость с помощью изрядных доз «Русской водки» — пожалуй, самой популярной марки тех лет. К удивлению матери он не только сумел выжать из себя короткий, но вполне приличный тост, но также успел затанцевать всех подруг невесты, сойтись с одним из однокашников Ивана и даже сделать комплимент самой невесте, точнее, ее густым и ровно-красиво уложенным волосам.

Всё было именно так, как всегда бывает в таких случаях: сначала тихое и спокойное начало, потом бурное веселье с танцами, переходящими в залихватскую пляску и всеобщее братание, после чего наступил спад, связанный с чаепитием и усмирением одного из внезапно заявившихся соседей-алкашей, а к полуночи все уже заснули — большей частью непонятно где и с кем, разумеется, кроме невесты и жениха, которым была выделена отдельная комната и лучший диванчик.

Наутро праздник продолжился — мужской половине надо было опохмелиться — но после обеда гости стали собираться домой: местные жители — к себе в хаты, ведь в понедельник всем надо было спозаранку отправляться на труды праведные во славу социалистической родины, а сокурсники Ивана и подруги его невесты — теперь уже, конечно, жены, — в Святогорск. Только Виктор никуда не торопился, к радости матери сегодня он почти не пил, отчего выглядел мрачноватым, что, в общем-то, никого не удивило — похмельный синдром.

По ходу обеда выяснилось, что не только однокашникам Ивана, но и ему самому завтра надо быть в училище для получения какого-то важного и таинственного документа, имени которого никто не называл, но, как понял Виктор, имеющего непосредственное отношение к предстоящему месту службы каждого из них. Засобиралась было в город вместе с мужем и русоволосая красавица Надя, жена-невеста Ивана, но внезапно девушка почувствовала себя неважно, что никого не удивило — ведь она была уже на шестом месяце, о чем всех оповещал ее выпуклый животик. Надю стало мутить, тошнить, что все приняли скорее за симптом токсикоза, чем за признак отравления. В итоге то ли еще будущая, то ли уже настоящая свекровь уговорила ее остаться — все равно молодые собирались погостить-пожить в Мамонове еще недельку, а Ванечка завтра к вечеру уже будет здесь.

Эх, если бы рано созревшая и выросшая, много перенесшая и пережившая Мария Еремеевна Клюшева наряду с жизненной мудростью обладала бы еще и психологическими познаниями! Тогда бы, возможно, она разглядела, опознала бы у своего старшего сына шизоидную акцентуацию, а опознав, поняла бы, что шутки с ним плохи! Плохи потому, что обладатели оного характера отличаются не только эмоциональной холодностью, замкнутостью, погруженностью в себя, но также и мстительностью, нередко доходящей до беспощадной жестокости! Если бы она знала, что шизоиды способны помнить обиды сквозь десятилетия, что они не склонны прощать, но склонны мстить всем тем, кто где-то и когда-то перешел им дорогу, не говоря уж про тех, кто лишил их счастья, кто отравил им существование. И не просто мстить, а мстить жестоко, мстить злобно, мстить коварно, но не сразу, а спустя годы, и не абы как, а хладнокровно и расчетливо, планируя каждое действие заранее!

Знала бы она, что внезапная тошнота Нади — совсем не случайна, как не случайно и то, что ее старшенький «тихоня» не просто так сегодня необычайно трезв и молчалив.

Остальное описывать страшно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь, а правду в мешке не утаишь, даже если эта правда ужасна и омерзительна.

Следующим актом операции «Возмездие» — как ее называл Виктор — стало усыпление матери, случившееся через пару часов после того, как все гости разъехались, и почти сразу после того, как Мария Еремеевна предложила попить чаю… Некоторая доза снотворного порошка попала и в стакан Нади, которую также стало клонить в сон… Но уснуть ей не пришлось ни в этот вечер, ни в эту ночь…

Сначала он обещал, что ему нужно лишь «немного приятного», а в обмен за удовольствие он оставит в покое её лоно, пощадит её ребенка. И Надя поверила — а что ей оставалось, — и послушно встала на колени и до изнеможения сосала, обливаясь поочередно то слезами, то потом… Но он обманул, и потребовал новых наслаждений, обещая, что будет осторожен, что не позволит ему проникнуть глубоко… И она снова согласилась и безропотно позволила все, что он хотел… Но ему было все мало и мало и, наконец, отбросив конвенансы, он откровенно заявил, что пока она не родит, не родит здесь и сейчас, пока не освободится от бремени у него на глазах, он не успокоится, а в награду за послушание — дарует ей жизнь! Но ночь приближалась к концу, а плод все цеплялся за жизнь, несмотря на старания Виктора, который всем своим телом налегал на живот несчастной девушки, входя в нее все агрессивнее, все глубже… Когда же он понял, что более не способен возбудить своего «дружка» и он теперь ему не помощник, начался последний акт трагедии… Он просто стал бить ее по животу — сначала кулаками, потом ногами, все более входя в раж… И через пятнадцать минут к его омерзительной радости начались схватки… А еще через полчаса все было кончено…

Мария Еремеевна проснулась с ужасной головной болью, когда уже было светло… Она почти сразу поняла, что уже утро — солнце светило в окна ее комнатушки всегда сразу после рассвета… Пошатываясь, дошла она до рукомойника, ополоснула лицо, поставила на плиту чайник… И только потом стала вспоминать вчерашний день… Как же она так вырубилась? И отчего разваливается на куски голова? Она зашла в комнату молодых и… сначала не поняла, что же перед ней — так неожиданно было зрелище, а когда поняла — истошный крик огласил не только дом, но все окрестности… На том самом лучшем диванчике на некогда белоснежной простыне в луже крови лежала ее сноха, лежала совсем голая, связанная бельевыми веревками по рукам и ногам, с окровавленной тряпкой во рту, вся в ссадинах, синяках, кровоподтеках… Мария прикоснулась к ее плечу — просто хотела убедиться, что та жива, — и тут же девушка вздрогнула, повернула лицо и… Такого взгляда Маше никогда не приходилось встречать! В глазах девушки она прочла всё — и унижение, и боль, и отчаяние, и ненависть!