Генри Олди - Книга Тьмы

Шар-в-шаре-в шарике…

Сажусь в кресло напротив.

Столовая в квартире Смоляковых.

На заднем плане большое четырехстворчатое окно. Валерий проходит к окну, открывает две створки. Настежь. За ними, на заднике, изображен пейзаж, возможный только с третьего этажа: ветви цветущей акации и часть улицы, полускрытая листвой. Видна пластиковая вывеска «Вторая жизнь: дешевая одежда из Европы». Слабый шум улицы: урчание автомобилей, крики играющих детей. Где-то громко: «Марьяна! Иди обедать! Марьяна! Иди…» Звуки нервные, прерывистые, словно пленка фонограммы вся в склейках и очень старая.

В правом кресле, ближе к залу, Кожемяка-младший.

Кожемяка. Я уже подал в суд на папину вторую жену. Верней, мама подала. От моего имени. Пусть отстегнут с квартиры. Теперь вы. Ценная штука, да? Раз оставил?! Кстати, за какую-такую услугу?..

Валерий ( со странными интонациями. Кажется, у него болит горло ). Нет. Не ценная. Вот, смотрите сами.

Кожемяка-младший долго вертит шарик в руках.

Валерий. Вы разочарованы? Ждали другого? Рассчитывали на антиквариат?

Щека Кожемяки-младшего дергается иначе, чем все тело: раз, другой. Это хорошо видно. Сейчас горят все прожектора, включено освещение рампы. Яркий свет позволяет лицам без грима выглядеть отчетливо, резко.

Валерий ( очень тихо ). Вы по-прежнему настаиваете на своей доле?

Кожемяка. Да! Настаиваю! Вам не удастся обмануть меня! Я инвалид! Мне нет восемнадцати…

Валерий. Ну что ж, ваш выход.

Кожемяка. Что?!

Валерий. Я хотел сказать: ваш выбор. Мне вовсе не хочется вас обманывать. Давайте сделаем так: вы выплатите мне мою часть, и я отдам наследство вам. Целиком. Договорились?

Кожемяка ( с подозрением ). Нннн… Н-ннеее-ее… Небось заломите?

Валерий ( делаясь убийственно обаятельным ). Обижаете, мальчик. Червонец вас устроит?

Кожемяка. Восемь! Ну, восемь пятьдесят…

Валерий. И пошлина за ваш счет.

Кожемяка. Какая пошлина?

Валерий. Сейчас я вызову нотариуса. Он все оформит.

Кожемяка. А-а-а… Пошлину пополам!

Валерий встает. Где-то, видимо, на улице, звучат два выстрела. Скорее всего, мальчишки балуются петардами. Эхо отдаляется, убегая на другой конец города — пыльных «карманов» сцены, где хранятся отжившие свой век декорации. Длинная тень тянется наискосок от Смолякова к авансцене. Черная тень. Невозможная — в этом освещении.

Шум улицы исчезает.

Совсем.

Звукооператор остановил фонограмму.

Валерий ( в мертвой тишине ). Хорошо. Пошлину пополам.

…Метель.

Настоящая.

Мокрый снег липнет к стеклу. За окном царит белая карусель, вовлекая в себя дома, машины, людей, скрепляя мир цементом пляшущих хлопьев. Поднятые воротники, такси буксуют в сугробах. Глядя в окно, улыбаюсь. После чего возвращаюсь в постель. В нагретую, обжитую берлогу. Хорошо болеть в январе! Во второй половине. Елки-палки, лес густой закончились — Дед Мороз скоро станет никому не нужен. До проводов зимы, когда паркам города понадобятся мои услуги, еще далеко. Всех денег не заработаешь. Можно славно погрипповать: чай с малиной, перцовка на растирку и внутрь, забота жены, вялое сочувствие сына. Безделье облагораживает.

Я лежу, болею, сразу веселею…

Звонок телефона. Ну просил же, если уходите, оставлять трубку рядом, на подушке! Тихо стеная, покидаю благословенное лежбище. Тащусь в столовую.

— Да! Слушаю!

— Валерий Яковлевич? Доброе утро!

— Кто? Кто это?

— Качка!

— Какая качка?!

— Девичья у вас память, Валерий Яковлевич! Качка, Матвей Андреевич!

— Подполковник? Вы?!

— Уже полковник. Вашими молитвами. Ну что, вспомнили?

Матвей Андреевич говорит без умолку. Беспокоится хрипами в моем голосе. Рекомендует горячее молоко пополам с «Боржоми». Еще добавить масло какао, и всю ангину… Поддакиваю, смеюсь, киваю. Поздравляю с новой «звездочкой». Разумеется, я помню его. Разумеется…

А еще я помню лучший катарсис своей жизни.

Метель за окном. Пух тополей. И я, счастливый, боясь лишний раз вздохнуть, смотрю из зала — пятый ряд, третье место! — как Не-Я, Тот-Кто-На-Сцене, звонит нотариусу. В ожидании последнего забавляет Кожемяку-младшего анекдотами и походными байками. Открывает дверь. Внимательно следит, как «северное сияние», приехав за полчаса, оформляет дарственную. Вот Не-Я платит свою половину пошлины. Берет у Кожемяки-младшего деньги. Спектакль стремительно близился к финалу. И когда дверь захлопнулась за ними, за неприятным больным парнем и нотариусом, а на сцене в полной тишине остался Не-Я, когда тень от Не-Меня съежилась, скорчилась, втянулась в шар, образованный скругленными кулисами и падугами, когда Тот-Кто-На-Сцене кинулся к телефону — звонить подполковнику Качке! — и после минутного разговора, положив трубку, вытер пот со лба…

Зал встал.

Овация.

Я боялся, сердце лопнет от восторга.

— …а вам спасибо, Валерий Яковлевич! Это ведь вы предупредили: приглядитесь к молодцу. Я, грешным делом, решил, что вы просто засуетились. Но сказал кому надо. Вы, дорогой мой, как в воду глядели!

Горло начинает очень болеть. Очень.

— Убил? Он действительно убил кого-нибудь?!

Качка смеется:

— Ну почему сразу убил? Нет, Валерий Яковлевич, никого ваш пассия не убивал. Просто крупная афера, левые кредиты, то да се… Три дня назад закончился суд. Семь лет с конфискацией.

— Семь лет? Он же несовершеннолетний!

— Был несовершеннолетним. Детки растут, знаете ли.

Ну да, конечно. С августа прошлого года…

— С меня коньяк, Валерий Яковлевич. Вы выздоравливайте…

Мы прощаемся. И я успеваю, успеваю, успеваю крикнуть, терзая больное горло, ворваться прежде, чем Качка повесит трубку:

— Погодите! Вы сказали «с конфискацией»? Это как?

— Вы странный человек, Валерий Яковлевич. Как обычно. Имущество отчуждается в пользу государства.

— Все? Все имущество? А… шарик? Вы помните: тот шарик?!

— Который вы ему подарили? — успокоившись было, Качка вновь начинает хохотать. — Да, и шарик. В пользу государства. А что, надумали выкупить? Могу посодействовать…

Долго стою у телефона. Гудки в трубке. Метель за окном. Отчуждается. В пользу. Государства.

Мне кажется, скоро в зале будет аншлаг.

Завтра?

Через год? два? пять?!

Хлопает входная дверь.

— Тебе эпистола! — кричит Наташка, отряхивая снег с капюшона и воротника дубленки. — Поминальная!

Не поддерживаю шутки.

— Дай сюда.

Долго смотрю на белый конверт. Бюро Иммиграции и Натурализации.

…отчуждается в пользу государства.

— Лерка, ты чего? — Наташка волнуется. Трогает ледяной рукой мой лоб. — Поднялась температура?